и сказать это сдержанным тихим тоном. – Ты знаешь, что дело не во Владе и не в Полторацком. Даже если не станет их, мы не будем вместе.
Печальная правда. Горечь всей моей жизни. Но это так. Нет смысла плакать и биться в судорогах боли.
И Георгиев это тоже понимает. Сразу же отступает. Далеко отшагивает. Вижу лишь общие очертания его фигуры.
– Да, верно, – отзывается мрачно. – Хрен знает, о чем подумал… На секунду допустил мысль, что ты готова попробовать снова.
И эта чертова мысль захватывает меня. Парализует. Лишает возможности говорить и думать. Секунда за секундой бегут, собирая целую минуту, а может, и того больше… А мы все молчим.
Надо же… Надо что-то сказать… Надо!
Шагаю к нему, обхватывая себя руками. В надежде поймать взгляд, не останавливаюсь, пока не оказываемся друг к другу вплотную.
– Что ты почувствовал, когда получил подтверждение, что измены не было?.. Когда понял, что сам все разрушил? – тихо выдыхаю я.
Наверное, это жестоко – спрашивать подобное. Но я не могу не спросить. Мне нужно понять.
В Сашиных глазах появляется блеск. Он не дышит. И не моргает. Смотрит на меня сквозь это стекло долгое-долгое мгновение.
– Я умер, – хрипит он. – И больше не воскресал.
По моей спине рассыпаются жгучие, как язвы, мурашки. От затылка и до самых ягодиц. Не скрывая этого, позволяю телу вздрогнуть.
– Ты вспоминаешь?.. Иногда… Нас… – шепчу едва слышно.
Звуки улицы в разы громче.
– Мне снится, – выдыхает Георгиев так же тихо. – Каждую ночь.
И снова его ответ вызывает у меня острую дрожь. На этот раз по всему телу она разлетается.
– Еще… Есть одна песня, – говорит он отрывисто. – Я слышу в ней нас.
– Скинешь мне?
– Угу, – выдает он.
И со вздохом поднимает взгляд куда-то выше моей головы.
– Мне пора возвращаться, – сообщает то, что я уже с мучительной тоской жду. – Насчет денег. Утром переведу. Ты в ответ ничего не будешь должна.
– Саш… – вырывается у меня задушено. – Не делай мне еще больнее.
Вижу и слышу, как тяжело сглатывает. А потом… Скупо кивает.
– Забери, – в моей руке оказывается злополучный браслет, отдав который две недели назад, я чуть не разодрала от отчаяния себе запястье – так не хватало этой значимой безделушки. Потому и сделала татуировку, заполняла ею пустоту. – Если не нужен больше, продай. Или выброси. Не хочу это делать за тебя.
И вновь Георгиев отшагивает, скрываясь от меня в темноте. Я машинально сжимаю браслет. Не знаю, что с ним теперь делать. Вроде бы и держать у себя не могу… Но как позволить Саше его выбросить?
А он… Понимаю, что больше Георгиев мне ничего не скажет.
И тогда я решаюсь сказать то, что изначально не хотела вываливать.
– Меня привезли на склад в порту. Я почти постоянно была в отключке, но иногда
