слишком затянул с этим вопросом. В гостиную царевну все же приходится тянуть силой. Втащив в небольшой круг света, который дает последний уцелевший напольный торшер, сваливаю ее перед собой на колени.
– Что ты делаешь? – оживает возмущениями, хоть и растерянность еще слышится.
Я кладу руки на ремень, отщелкиваю металлическую пряжку, и Катерина, реагируя на этот звук, машинально опускает взгляд и стопорится им в районе моего паха. Меня и без того сегодня переполняют эмоции, которые я совершенно точно не должен испытывать. Ничего в принципе к ней не должен чувствовать. А тут еще снова всплывает тот самый раз, и меня бесповоротно кроет. Сознание расшатывает какой-то дурман.
Если нормально, чтобы так штырило от женщины, то почему я, блядь, только в тридцать два об этом узнал?
Не могу прекратить ловить реакции самой Кати. Малейшее изменение в лице, каждую мелькнувшую эмоцию, тени растерянности, удивления и опасения, трепет длинных ресниц… На характерном хрусте молнии царевна выразительно вздрагивает и судорожно сглатывает.
Напоминаю себе: то, что я делаю, не обусловлено желанием получить удовольствие. Те самые внешние обстоятельства толкают нас в новые рамки. Избежать близости не получится. Я не могу взять Катерину в «Комнату[1]» неподготовленной.
Это просто часть моей работы, какой бы дикостью подобное не казалось. Я должен действовать хладнокровно и собранно. Чтобы удержать самообладание, напоминаю себе и то, кем я на самом деле являюсь. На ум приходит не одна из десятков успешных операций. Вспоминаю первое жесткое задание в учебном лагере: поймать зайца, убить его ударом о дерево, быстро отрезать голову и, задержав дыхание, выпить кровь.
Катя… По основополагающим инстинктам и разболтанным эмоциям тот самый заяц, которого, как живое и безвинное существо, все еще жалко. Будто сам я снова – восемнадцатилетний пацаненок, до конца не осознающий, что в будущем ему придется при определенных обстоятельствах без промедления и каких-либо эмоций убивать людей. Нередко, во избежание разоблачения, даже мирных.
Все эти мысли, эмоции, ощущения… Все это мне не нравится. Все это должно прекратиться.
Сцепляю зубы и освобождаю налитый похотью член. Вижу, как Катерина сначала заторможенно моргает. Потом, напротив, проделывает это раз за разом – чаще и чаще. Бурно выдыхает, и этот выдох влажным паром шпарит мне член. Не успеваю сгруппироваться и тормознуть восприятие, как горячее покалывание распространяется по всему телу.
Морщусь и неосознанно резко втягиваю воздух. Пришедшие в движения мышцы лица каменеют, лишь когда Катя вскидывает ко мне изумленный взгляд.
Отражаю его.
Безусловно, она не понимает, что происходит. После всего, что было, и что я сам ей говорил… Она ведь не знает, что заставило меня изменить тактику. Ощущаю себя тупым, непоследовательным мудаком и все же говорю:
– Сейчас, Катенька, я хочу, чтобы ты мне отсосала.
Реакция царевны удивляет. Не то чтобы я рассчитывал, что она незамедлительно приступит к работе.
