камешки в прибое. Тук-тук. Тук-тук, не громко – в кармане чистым хрусталем не зазвенишь. В правом побулькивает на каждом шагу бутылка «Сибирской». Почтовая тройка на этикетке мчится, вздымая в жидкости внутри стекла круговороты пузырьков мелких и совсем малюсеньких – вьюжит. Это значит, что сегодня баня, а тропинка среди некошеной травы, спускается к озеру и субботе. Баня здесь не бывает не в субботу. Хоть умирай в среду от грязи и болезней, но баня будет в субботу. И бутылка не бывает по вторникам – летом работа от зари до зари. Совхоз, что тут! Подмышкой сменное и полотенце, районная тощая газета «Трудовая слава». Газету Николай Иваныч сейчас наколет на гвозди, вбитые в стену, иначе все сменное будет грязнее нынешнего недельного белья – баня по-черному.
Хорошо, что Николай Иваныч не тракторист, в пять утра вставать не надо, а просто слесарь-сварщик. В основном – сварщик, да так по железу вообще: что приклепать, куда подпаять, где по жести киянкой погреметь. Правда, Героя труда в совхозном гараже не получить, не то что за рулем «Беларуськи». На просторах сотен гектаров полей – зарплата хорошая, а в ржавых ангарах – премии поменьше, хотя работа всегда найдется. Где-то здесь несправедливость. Но сегодня суббота – чистый день. Никто и ничто не может отменить банную субботу слесаря, а трактористы летом тарахтят семь дней в неделю почти круглосуточно.
Баня выстоялась, закончив пускать нерешительные дымы из всех щелей. Это у Ивановых, срублена по-белому, дым в небо загоняет как паровоз – здесь все иначе. Долгих пять часов неторопливый едкий дым ползет туда, куда ему удобнее: в дверь, под стреху, сквозь старую дранку по всей крыше, в углу вон прохудилось – там дырочку нашел, и лишь ленивые заблудившиеся остатки его – в квадратную, из досок сколоченную трубу. В моечной он сначала свисает от потолка до уровня пояса, отделенный жирной пограничной чертой от чистого воздуха, а потом, с прогревом каменки, поднимается выше и выше. Через трубу еле-еле виден квадратик неба.
Тропинка мимо бывшей совхозной бани. Сгорела в позапрошлом году в грозу. Мужская суббота как раз была. За полдень уже – народу моется много. Дядя Паша еще живой в то лето. В огромном предбаннике сидели, а тут как загремит, да как почернеет все разом. Послебанные сто граммов, правда, это не мешало принимать в чистом тепле и сухости, лучком зеленым прикусывая. Народ перед самым дождем наоборот еще сбегал к магазину. «Ливень, как домой попасть, пришлось сидеть в бане» – это для зудящих жен вечерняя отговорка заготовлена.
Да, и тут залетает Она! Шаровая молния! В дверь приоткрытую вошла, все затихли – мать твою так! Хорошо тем, кто в мойке был, да парился в неведении. Здесь же мужики очень расстроились и замерли – молния, она шевелящихся выбирает, так люди говорят. Не крупнее яблока, она сначала повисла у печки-голландки, издавая какое-то внутреннее гудение и иногда откидывая одиночные искры. Потом потянулась что-то искать по углам, виляя сзади коротким световым хвостом. Андрюха-конюх, сидящий у дверей, неожиданно и молча рванулся на выход. Молния его не заметила, а все решили, что и им тогда тоже можно спастись. Мужики тихонько, чтобы не будить лихо, договорились
