специальным почерком, выяснилось, что он на голову болен, но не буйный, даже когда выпьет. Устин теперь на рыбалку ходит. Он тут местный – чухарь, все омута, все корги на речках знает. Утром раньше тракторов заводится мопедом – только удочки полощутся сзади по дороге, пыль воздымая. Вечером до темноты у воды сидит, а днем его тоже никто не видит, потому что все на работе и смотреть по деревне некому. Тощий, черный как головешка, руки покорежены годами – места живого нет, ногти кривые, страшные, что у собаки. А так-то нормальный мужик. Зашли в баню, впотьмах глаза настроили, в копоти все одинаково черное. Оконце всего на одно бревно величины – махонькое, света не дает, а так лишь, чтобы не разбиться и на гвоздях-вешалках не повиснуть.
Света и в самой бане нет. Ни у кого здесь вдоль озера его нет – не проведен. Каменка, отсыпанная в углу, ждет жаром, взгромоздя на себя верхом бочку с горячей. Вода изредка лениво булькает, выражая готовность. Труба в потолке заткнута старой тряпкой – значит женщины все-таки прокинули каменку, сажу сбили. Хорошо вторыми идти – все уже сделано, все налажено! Залезли на широченный полок, ахнули полковшика на камни, те отозвались взрывом и облаком пара. Потолок выдержал, а уши испуганно повисли от жары, страшно вдохнуть, хочется упасть на доски и спрятаться. Вот оно! Это ведь и есть – с легким паром! Похихикали с Устином об этом.
Из-под полка, прямо рядом с каменкой, торчит полуметровый стебель малины. Живой, на границе холода и плавящихся камней, как-то пробрался с улицы, но из-за отсутствия света похож на тощего бледного пришельца. Обломал его – не надо нам тут устраивать! Спина у Устина худая – веником вдарить не по чему. Грязными сажевыми разводами пошла, как листвой по ней приложился. Кряхтит, благодарствует, по ногам себя хлопает. Николай Иваныч, тот сразу двумя машется – здоровьице пока имеется! Вывалились в предбанник, заговорили, впотьмах заголовки газетные читают, по «стограмм» снарядили. Еще.
Когда «Сибирская», погоняемая ямщиком, ускакала под лавку опустев, в голову начали приходить разные хорошие мысли. Женщин обсуждать сразу не задалось, и, поскольку Устин был вдовцом, приходилось говорить только о вокале Кузнечихи и норове бригадира полеводов – Лильке. «Лилька очень строга, да, это она – Лилька!» Поэтому Устин перешел к вопросам рыбалки – у него не было с собой других. Для Николая Иваныча вопросы рыбалки не казались актуальными – он не ходил на нее вовсе с самого детства в родной Белоруссии. Оттуда и начал.
– А у нас в Белоруссии сомы были. Во! – руки расширились на всю возможность, которую предоставили противоположные бревенчатые стены.
Устин стал отстреливаться количеством изловленных лещей. Мелких, но многочисленных.
– Сом, он может человека затащить целиком в воду!
Устин парировал, что его тоже однажды лещ утащил в воду целиком, только он немного тогда выпил и поскользнулся.
Новые «стограм» из бутылки Устина
