деревьев мало – спрятаться-то почти не за чем. Переползает медленно, некуда уже торопиться, главное не спугнуть. Вот встал! Ведь чует что-то! Не носом, не слухом – нутром своим меня чует! Хороший – лет пять.
Ближе никак, прицелился. Сто метров многовато для гладкостволки… Лось боком как стоял, так и получил, аж чуть не переломился пополам, подняв спину огромным горбом. Второй выстрел вдогонку. Зря стрелял, наудачу, но попал ведь, зверь на задние ноги почти завалился, развернувшись побежал – поплыл от выстрелов. Остальные два куда-то растворились – даже не видел, так увлекся самцом.
Руки трясло. Нет, не от холода, не от страха. Так у него всегда – не уток ведь по речке гонять. Там что, знай пали. Попал – не попал. Утка не добыча вовсе, а баловство одно, ружью потеха. Тут же – каждый выстрел цены немалой. Быстрым шагом к опустевшей лежке – да, попал! По легким задело – вон камыши в крови, из ноздрей хлестала паром на выдохе. Порядок! Покурить надо, подождать минут пятнадцать – пусть уляжется. Там и добирать его, вложил новые патроны в стволы. Из теплых стреляных гильз выдохнуло остатками дыма. Длинно понюхал их, поблагодарив в небо за помощь. Коротко, не называя имен, в место, где должно быть Солнце, как ближнего своего – Спасибо Тебе!
Лицензию на отстрел он никогда не брал. Там платить деньги надо. За ягоды и воду в реке он же не платит! Так и тут – с чего бы. Он не торгует мясом на рынке, только для себя – зима-то длинная, как жить?.. Лось поднялся неожиданно. Знал ведь, что здесь, в кустарнике среднего островка остановится и готовился вроде, но тот лежал до последнего. Два выстрела, дуплет. Один мимо – сосну нетолстую насквозь, щепки с той стороны полетели. Вторым попал – завалился самец в какую-то воронку военного прошлого. Подошел на край – да лежит, смотрит оттуда на него. Так, а добивать-то чем? Патронов больше нет. Снял рюкзак, пошарить в его карманах, да на дне – может какой патрон с утиной дробью с весны закатился. О! Есть один, выстрелил в ухо. Не добил!
Ну вот, что за!.. Поспешил, – присев на корточки, закурил еще разок по-злому. Из-под шапки от беготни и досады пошла испарина. Снял, почесав влажные свалявшиеся волосы. В рюкзаке ничего нет, кроме веревки и топора. Топора… Топора!
Он свалил на лося две сосны, стоящих тут же на краю. Положил «крест-накрест» на холку, чтобы тот не смог подняться. Запустил нервно окурок в сторону пальцем и прыгнул в воронку! Все болото затянуло криком борьбы. Он – ревел хищником и ужасом, размахивая орудием. Лось – страхом и уходящей силой. С топора в стороны летели шматки крови в шерсти, мозги – он бил в голову, ниже рогов. Поваленные деревья ходили ходуном, но встать зверь так и не смог. Когда-то все стихло. Он сидел на дне, в мокром грязном снегу и почти плакал, держась за большой плоский затихший рог с пятью отростками. Да, с возрастом он точно определился тогда. Хороший лось – за триста пятьдесят кило будет.
Растянул тушу веревками за ноги к деревьям, перевернув ее на спину. Прямо где была, в воронке. Ловко вскрыл, спуская
