оглянулись в ту сторону.
– Пуговицу потерял, – ответил Пушкин. – Прошу вас, Анна Львовна, продолжайте.
Рыкова в который раз закрыла глаза и продолжила декламацию:
И светлый ангел мне сказал:
«О дева, ты чиста душою.
Я два крыла тебе достал.
Так воспари же над толпою!
Паря над всеми, примечай
Пороки суетного мира.
Бичуй, пори их, обличай.
Бичом тебе послужит лира.
Ты одинока будешь там,
На высоте недостижимой,
Зато ты станешь ближе нам,
Созданьям мудрым и красивым».
– Да, вы умны и красивы, мадам, – сказал Ржевский. – Несомненно.
Рыкова как будто не поняла, что это комплимент. Пока поручик говорил, она перевела дух, а затем, не открывая глаз, выдала новую порцию строк:
Я ангельским словам вняла.
Решила взять я в руки лиру.
А грудь моя теперь полна…
– Согласен, мадам, – снова встрял Ржевский. – Грудь ваша полна, округла, и вообще очень даже…
Рыкова, приоткрыв один глаз, недовольно хмыкнула.
– Дослушайте сначала, – сказала она. – Я имела в виду совсем не это.
А грудь моя теперь полна
Слезами состраданья к миру.
– А! – протянул Ржевский. – Вот оно что! – Он нарочито задумался: – Но слёзы ведь в глазах, а не в груди. Разве грудь может быть наполнена слезами?
– Может, – снова раздался голос Пушкина, но на этот раз откуда-то из-под стола. – Ведь если сердце способно плакать, то, значит, и грудь может быть наполнена слезами. Я слышал у поэтов такое выражение.
– Ах! – в восторге вздохнула Рыкова. – Как тонко вы воспринимаете поэзию, Александр Сергеевич! – Она посмотрела туда, откуда доносился голос Пушкина. – Но почему вы под столом?
– Пуговицу никак не найду. Но вы продолжайте. Мне всё прекрасно слышно.
Рыкова продолжала:
Порой, когда парю, поря
Бичом стиха грехи людские.
Слеза печали у меня
Сбегает. А за ней другие.
И так я наконец нашла
Своё призванье в этой жизни.
Моя поэзия пошла…
– Вы слишком строги к себе, мадам! – воскликнул Ржевский. – Ваша поэзия вовсе не пошлая. Я как известный пошляк… то есть как человек, знающий, что называется пошлым, могу с уверенностью сказать…
– Да что же вы никак не дослушаете! – рассердилась Рыкова. – Дослушайте.
Моя поэзия пошла
На путь служения Отчизне.
– А! – снова протянул Ржевский. – Теперь ясно. – Поскольку Рыкова молчала, он на всякий случай уточнил: – Это финал? Вы закончили? А то опять скажете, что я не дослушал.
– Закончила, – сухо произнесла Анна Львовна.
Тогда Ржевский вскочил с места и принялся громко аплодировать:
– Браво, мадам! Браво! Прекрасно! Браво! Давно не слышал стихов с таким глубоким смыслом. Браво! Браво!
Рыкова,
