внимания на его стенания. В смятении я отвожу глаза, но тут, в какую сторону ни погляди, везде сплошное горе. Взгляд мой падает на окно, и я вижу маленькую девочку. Она сидит на полу в коридоре, она очень бледна, насколько только может быть бледна маленькая африканка. Её чёрные глаза буквально прожигают меня насквозь. Девочка жуёт хлебную корку, и я вижу, что её красный язык и слизистая рта изъедены язвами. Чем она больна? Я не знаю. Беспокойно переминаясь с ноги на ногу, я отворачиваюсь, и мой взгляд снова наталкивается на беднягу в тачке – его злоключения ещё не закончились. Мужчины наконец выяснили у двух медсестёр, куда им обратиться, и уверенно катят тележку в сторону белого корпуса. Медсёстры входят в здание детской поликлиники, и я вижу через окно, как они переступают через сидящую на полу девочку и идут дальше. Я начинаю считать их шаги: один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, сем… Я стою возле дверей поликлиники, ожидая, когда меня позовёт мама. Порыв ветра доносит до меня резкий запах хлорки. Я думаю обо всём, что увидела, и тут слышу сердитый мамин голос:
– Чичи, пойдём уже!
Мы выходим за больничные ворота, я читаю вслух плакатики на деревьях: «По внешнему виду диагноз не определить», «Мой ВИЧ-инфицированный друг всё равно мне друг», «Я сдал анализы на ВИЧ. А ты?».
– Хватит уже, Чимука, – шипит мама. И тогда я перехожу на мысленный счёт шагов: раз, два, три, четыре…
Я чувствую себя более уверенно, лишь когда мы попадаем на базар с его привычным гомоном, богатством запахов и бытовых картинок. Здесь всё такое родное: и музыкальная заставка со свистом орла[29], оглашающего начало полуденных новостей, запах палёных волос в парикмахерских, сладкий аромат дрожжевых оладий витумбува на шипящих сковородах, тяжёлый дух перезревших помидоров и бананов, голоса зазывал, что соревнуются друг с другом в зычности… Знойное солнце уже растопило утреннюю прохладу, и от него нет никакого спасу даже под навесами. Я знаю, что если пересечь узкий мостик, то мы увидим горы древесного угля, предлагаемого к продаже, а рядом – бар «У Джо», из которого всегда доносится музыка и песни в стиле квайто[30]. Мы с мамой идём как раз в ту сторону.
Бархатный голос певца выводит синкопой: «Пора, пора нам сделать громко», и в дверях на тростниковом коврике мпаса появляется человек с перекинутым через плечо чёрным пиджаком. Он не один, а со спутницей, невысокого роста женщиной с короткими афрокосичками, в которые вплетены прозрачные цветные бусины, и все они так ярко сверкают на солнце. И вот они идут вдвоём, женщина покачивает бёдрами, прильнув к своему кавалеру. Она что-то шепчет ему на ухо, а он наклонился к ней поближе, положив руку ей на крестец. Я узнáю эти руки из тысячи других. И эти покатые широкие плечи, и характерную причёску. Привычным, таким знакомым жестом человек поправляет на носу квадратные очки, но я всё равно протираю глаза, не в силах поверить увиденному.
– Мам, гляди! –
Орёл – один из национальных символов Замбии, присутствует на гербе страны.
Квайто – музыкальный африканский жанр, содержит запоминающиеся мелодичные и ударные сэмплы, глубокие басовые линии и вокал. Несмотря на свое сходство с хип-хопом, у квайто есть особая манера, в которой тексты поются, читаются рэпом и выкриками.
