испуг. Она обняла меня за плечи и зарыдала.
– Успокойся, Леда, – резко произнес отец. – Она цела и невредима.
– Куда вы ходили, зачем? – спрашивала мать.
Мне следовало выказать раскаяние.
– О матушка, прости меня. А Клитемнестра вообще не виновата. Это все я. Я упросила ее пойти со мной погулять, мне очень хотелось побывать в Спарте, осмотреть город. Мы вошли в него, и люди увидели мое лицо, и оно поразило их.
Мать с трудом переводила дыхание, но хранила молчание, и я продолжила:
– По дороге в город я играла в поле, и на берегу реки…
Мне не следовало говорить этого, ведь я обещала Клитемнестре хранить тайну, но в тот момент я поняла: только открыв наш секрет, я смогу заставить мать выдать свой, гораздо более важный. Поэтому я говорила дальше:
– Так вот, на берегу реки мы встретили лебедя, огромного такого, и он напал на Клитемнестру и щипал ее, а я защитила ее. Тогда он посмотрел на меня и – представляешь? – поцеловал. – Я с невинным видом смотрела на мать. – Мне показалось, что я понравилась ему, уж не знаю почему. Мне даже показалось, будто он знает меня, мама!
Она потрясенно вскрикнула:
– Как ты посмела!.. Как он посмел…
– Мне показалось, он хочет мне что-то сказать.
Она вытянулась в струну, словно сама себе приказав: «Смирно!» – и сказала:
– Завтра утром, Елена, придешь ко мне. После того, как отбудешь наказание.
Клитемнестру отвели на место для порки, где юноши проходили обряд посвящения, и наказали розгами. Меня заперли в своей комнате, не дали еды и приказали спать не на постели, а на каменном полу, в темноте – масляные лампы унесли. Я провела ночь в холоде и страхе, мне мерещились попеременно то лебедь и его черные глаза, то глаза сотен горожан, пораженных при виде меня. Я волновалась – не столько из-за того, что уже произошло, сколько из-за того, что предстояло мне услышать наутро от матери. Ибо я дала себе слово – не уйду от нее, пока не узнаю правды. Я решила во что бы то ни стало узнать всю правду о себе.
Когда взошло солнце, я закуталась в шерстяной плащ и отправилась в материнские покои. Они находились возле большого тронного зала с открытым очагом, специально для того, чтобы царица могла незаметно удалиться, когда вечерняя церемония затягивалась, а это случалось весьма часто.
Мать недавно проснулась. Когда я вошла в комнату, служанка драпировала ее плечи в тунику цвета остывшего пепла. Я поняла по ее лицу, что ложилась она только для вида и всю ночь не сомкнула глаз, как и я.
Рассветные лучи солнца, словно тонкие детские руки, протянулись через комнату между колоннами.
– Мое дорогое дитя, – обратилась ко мне мать, – позавтракай со мной.
Она указала на поднос с медом и хлебом, но сама не прикоснулась к еде. Я тоже.
– Елена, меня мучает страх за тебя, – сказала мать. – Ты знала, что тебе запрещено покидать дворец. И твоя сестра тоже знала. Она стала
