партизаны, освободившие Сибирь от Колчака».
Затем распределили улицы. «Мы вышли вшестером на улицу (это из воспоминаний М.Д. Ройзмана), моросил осенний дождь, было темно. На Большой Дмитровке приставили легкую лестницу к стене дома, сорвали дощечку с наименованием улицы, и она стала называться улицей имажиниста Кусикова. На Петровке со здания Большого театра Мариенгоф снял дощечку и прибил другую: «Улица имажиниста Мариенгофа». Вскоре Мясницкая сделалась улицей имажиниста Н. Эрдмана, Кузнецкий мост – Есенинским (тут ошибка памяти автора: Есенинской улицей была названа Тверская. – 5.М.), а Большая Никитская – улицей имажиниста Шершеневича».
После развески табличек с их именами имажинисты ожидали шума, разговоров, скандала, но, к их удивлению, ничего этого не последовало.
Кусиков специально нанимал извозчика: «На Кусиковскую!» Тот говорил, что нет в Москве такой улицы. «Бывшая Большая Дмитровка, – пояснял поэт и, подъехав к углу, где висела табличка, показывал на нее: Есть Кусиковская, а Дмитровки нет». «Это нам все равно», – отвечал извозчик. Таблички провисели несколько дней, затем их тихо сняли, квалифицировав как хулиганство. Но из всего этого эпизода имажинисты поняли, что название улицы, даже центральной, твоим именем славы тебе не принесет и известности не прибавит.
Лишь немногие из тех, кого руководство страны чествовало переименованием улицы или города, понимая двусмысленность и аморальность подобного акта, решились попробовать отказаться от этой чести. В 1925 году М.И. Калинин на собрании жителей Кимрского уезда, намеревавшихся переименовать город и уезд в его честь, сказал: «Я считаю, что совершенно излишне переименовывать уезд моим именем… Я считаю, старые названия надо сохранять… Кимры – название очень интересное, по-моему, его надо беречь… Поэтому я решительно возражаю. Это нецелесообразно практически и, наконец, это доказывает нашу спешку, наше неуважение до известной степени к прошлому. Конечно, мы боремся с прошлым, строим новое – это верно, но все, что ценного в прошлом, – мы должны брать. Вот, когда мы умрем и пройдет лет пятьдесят после нашей смерти, и наши потомки найдут, что мы совершили что-то заслуживающее внимания, тогда они смогут вынести решение, а мы еще молоды, мы, товарищи, не можем себя оценивать. Слишком самоуверенно думать, что мы заслуживаем переименования места нашим именем».
В 1932 году в СССР широко отмечался юбилей 40-летия литературной деятельности Горького. Сталин заранее сообщил ему, что город Нижний Новгород будет переименован в Горький. Писатель просил не делать этого. На что Сталин развел руками, сказав: «Алексей Максимович, дорогой! Ну, конечно, мнение руководителей нашей страны кое-что значит. Но главное все же – воля народных масс!» Несколько дней спустя в газетах появилось письмо сормовского рабочего Овсянникова с предложением о переименовании Нижнего Новгорода в Горький, за ним пошли аналогичные письма трудящихся. Протесты Горького, конечно, ни одна газета не напечатала бы, но он поступил по-иному.
