кокоткой, взашей прогнала. Живет среди картин мастеров Возрождения, как в Пушкинском музее. Фемина на сексуальные утехи – огонь! Ух!.. Проверял лично.
– Стар я, Вадимчик, для забав Эрота… Я вот завтра, на свежую голову, лучше твой пророческий сон погляжу.
– Лады! Потом расскажешь.
3.
Жаркин, крепко обняв Мотю на дорожку, ушел.
Еды осталось вдоволь. Водки тоже.
Мотя накатил. Закусил крабом.
Взял жестяную коробку из-под датского печенья (детки в вязаных красных шапках торжествующе подняли руки навстречу восходящему солнцу). Здесь хранились семейные фотки.
Вот он годовалый сидит в коляске с обнимку с ушастым плюшевым зайцем. На пару с куклой таращит глазки. Будущее безбрежно и чисто.
Тут он на втором курсе МГУ катается на лыжах со своей будущей женой, Лизанькой. Грядущее еще лучезарней. Лиза анорексична, как модель. Теперь же превратилась в мясную тумбу. И похоти не было ни на грош. Нынче же сексуальная фурия.
Вот в ресторане «Пекин», с Вадиком Жаркиным отвечает свое тридцатилетие. Упования уже померкли. Угас и взгляд. Появился животик. Морда набрякла. Но все же, все же… Как лихо отплясывает на танцполе его Лизавета. Еще не совсем дурнушка. Да и он тогда принял на грудь пару литров перцовки. И хоть бы кольнуло сердце. Валокордин не потребовался.
Допил водку. Сложил аккуратно документы своей краткой эпохи.
Какое же скорбное чувство!
Вся жизнь насмарку. Надежды, надежды, надежды… Впереди лишь могилка.
Зачем его так Бог обманул? Неужели у него нет забот поважнее? Вон сколько мерзавцев в довольстве доживают до ста годков. Жрут в три горла из газонефтяной трубы. Как мальчик в соплях, путаются в путанах.
Перед сном покатал янтарный шарик в ладони.
Да, это скарабей… Только какой-то мелкий. Бракованный, что ли? Скарабей-лилипут. Карлик…
Жучок этот, кстати, святой на брегах Нила. Египтяне почитают его символом Солнца. А ведь жук питается только верблюжьим навозом. Скатывает его в кругляши и катает по траектории светила, от востока к западу.
Хохмы ради, Мотя сунул шар под подушку.
Долго ворочался. То жарко, то зябко. Иногда казалось, что слишком громко тикают настенные ходики фирмы «Скарлетт».
Потом полетел в инфернальную пропасть сна.
Увидел хахаля своей женушки, Григорий Ефимовича. Только не в образе человека, а золоторунного барана. Мотя же служит гуртоправом, именно ему поручено оскопить Гришу. Дали огромные ножницы, типа садовых. Объяснили как чикнуть яйца, как потом дезинфицировать перекисью водорода.
– Да у него же золотое руно! – орет Мотя. – Его надо спаривать напропалую, а не лишать мужского достоинства. Он же коллекционный?! Вы чего? Топовый!
– Не твое дело…
Идет Мотя в овчарню. А там фосфором горят два ока Гришутки.
Делает рывок. Наваливается на животное. Примерочно щелкает ножницами.
А четвероногое блеет:
– Ты,
