за собой дверь. – ЕслиУКогоТоНачнетсяБлескОстальныеТожеВзорвутся!
Я всю жизнь общался только с женщинами, которые тщательно соблюдали супружеский час, и о Блеске знал только из учебников и криминальной хроники, ну и еще вчера испытал его на себе.
А вот дед Митяй наверняка знал о нем больше, но вместо того, чтобы переложить вопрос на юридическое агентство, имеющее женское представительство, отправил в анклав меня самого.
Эта мысль требовала обдумывания, но не сейчас.
– Мне надо, чтобы ты подписала отказ от претензий, – привычно ускорился я.
Это ускорение речи далось мне гораздо проще, чем вчера: я привыкал говорить с женщинами.
– ПрислалБыКурьером, – недовольно сказала Раннэ, взяла у меня бумаги и начала читать.
Я подошел ближе, чтобы указать на важные, по моему мнению, места, когда она, не глядя, выкинула в мою сторону руку и попросила:
– СтойТам.
– Почему? – удивился я. – У тебя же Блеск был вчера, ты сейчас «пустая» в части гормонов?..
Она посмотрела на меня как на идиота:
– ЗдесьДвадцатьДевчонокЗаСтенами.
Я не понял этого момента, но на всякий случай отошел в сторону. Раннэ дочитала, тяжело вздохнула, потом долго рылась по шкафчикам в поисках ручки.
У меня была своя, но я не предложил, внезапно осознав, что ничего не понимаю в происходящем и могу этим жестом опять что-то испортить.
Она подписала все четыре экземпляра, потом придирчиво осмотрела их, один даже понюхала и пометила галочкой в углу, видимо, чтобы оставить себе.
– ТыПахнешьТакБудтоЯТебеЕщеНравлюсь, – сказала она, отдавая мне четыре листа.
– Ты мне нравишься, – признался я.
Раннэ заставила меня остаться в комнате, сама вышла и некоторое время что-то кричала – почти на ультразвуке, у меня не было ни единого шанса разобрать сказанное.
Ей отвечали, потом она что-то еще говорила. Это заняло не больше минуты – затем она вернулась, взяла меня за руку и потащила за собой.
Теперь все двери были закрыты, а в коридоре горел свет. Я разобрал запах – пахло кориандром и немного женским потом. Запах был именно тем, который я вчера чувствовал от Раннэ.
Мы вышли из дома. В дневном освещении я увидел, что ее лицо осунулось и выглядит она гораздо хуже, чем вчера. По крайней мере, чем вчера утром.
– Ты не заболела? – уточнил я.
– ДуракУМеняВчераБылБлеск, – огрызнулась она.
Я окончательно перестал понимать, как мне себя с ней вести. То, что она назвала меня дураком, с одной стороны, казалось очевидным оскорблением, а с другой – словно котенок ударил лапой, скрыв когти, – вроде бы и напал, но совсем не страшно и не больно.
Когда я сел в «экватор», она уверенно плюхнулась на пассажирское кресло.
– ТыБезМеняНеЗаверишь, – сказала она. – ПрямоПоворотНалевоИПоворотНаправоДваКвартала.
