и т. п. Большинство сплетен трактовало появление «Димитрия», как политический ход Годунова, и таким образом могло иметь источником семейство конкурента Годунова – Романовых. Частично подтверждением этого послужил тот факт, что сразу после коронации Годунова слухи о самозваном Димитрии на время полностью прекратились. В то же время всё крепли слухи о спасении настоящего Димитрия, будущего народного заступника и «доброго» царя.
Отзвуки событий 1600 года мы находим в кратких сообщениях французского наёмника Якова Маржерета:
«Прослышав в 1600 году молву, что некоторые считают Дмитрия Иоанновича живым, Борис с тех пор целыми днями только и делал, что пытал и мучил всех по этому поводу».
Итак, реинкарнация слухов о живом Димитрии едва ли имела источником происки Романовых. Скорее она имела под собой скрытое недовольство Годуновым в самых разных кругах и неуверенность в его власти в рамках мифологического построения, которое господствовало в головах русских людей той поры. В ту пору, как и сейчас, примитивная формула уже была вбита в мозги и гласила: «Есть хороший, добрый царь» (крыша) и есть как бы отдельно от него чиновники, воры, попы и другие лихоимцы и тунеядцы, которые грабят и обманывают народ. Они во всём виноваты. На них и только на них негде ставить пробы! Царь ни в чём не виноват и ничем не связан с ними. Он стоит отдельно. Когда дело плохо в государстве – это означает только то, что святой царь не может справится с ордой воров, а порой и не знает о страданиях народа. В глубине души царь – великий страдалец за народ! Он только и думает, как сделать лучше своему народу и как прорваться сквазьсилки проклятых воров и лихоимцев. Само собой разумеется, он никак не связан с этой воровской кодлой, и всегда отделён от неё. Эти злодеи обманывают доброго царя, отсюда лихоимства и то, что царь ничего не видит. Но он рано или поздно увидит, узрит и накажет «лихоимцев». То, что во все времена это была одна банда, русскому народу в голову не приходило. Эта система криминального мышления о неподответности высшего руководителя пред народом благополучно проковыляла через века и политические системы России и, надо прямо сказать, благополучно доковыляла до недавних времён. Но архетип господствующей пропагады в 16 веке был именно таков, и рабский народ вынужден был веками поддакивать такой пропаганде, как статист в скверном балагане. (Или он был так запуган, что не осмеливался признаться в этом) Хотя ожидания Русских людей растягивались на века, не сопровождаясь ни одним свидетельством пробуждения совести очередного безумного царя, не говоря уж о всей растленной пирамиде власти, никаких изменений в народном мифотворчестве не происходило и не произошло до сих пор. Эта кукольная, извращённая «философия» до сих пор представляет собой одну из самых парадоксальных сторон Русского мифологического сознания, делая почти неосуществимой надежду
