рабство. Широко распространился горький народный анекдот: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев День!»
Все были недовольны. Структура общества скрипела, цепляла всех своими крючьями и мешала всем. Ни о каком развитии речи не было. Никаких инвестиций и разумного вклада не было. Ссудный процент достигал 50% и ссуда давалась только исходя из тайной цели отъёма собственности или личной свободы будущего раба. С одной стороны, как сыр в масле, каталась куча бездельников: бояр, дворян, чиновников, попов высших санов, вояк, они требовали все большего кошта, гнёт на самых незащищённых не был уже ограничен никакими законами, и только возрастал, статусы «крепостных», «тягловых посадских», «холопов» и множества других зависимых «клиентов» был запутан до невероятности и, собственно говоря, целиком находился в зоне откровененного беспредела. Как ни странно, высшие слои, катавшиеся как сыр в масле, ненавидели Годунова ещё больше. Мало того, что в них жила память о родственниках, которых прикончили во времена Опричнины, их возмущало и оскорбляло присутствие наверху худородного. Ненависть всех ко всем возрастала, пока не стала открыто выплёскиваться кровавыми взрывами бунтов и Смуты.
У Смуты были первые зримые проявления – бесконечные запоры, ворота, заборы, пудовые замки, кучи охранников, парубков, сторожей, полицейских – примерно то же самое, что мы видим и ныне. Невероятное количество охранников никак не спасало ог грабителей и воров и в отношении охраны прав простого населения полиция не работала вовсе. Никакой поживы от защиты бедняка полицейскому не было. Именно в это время грабёж и воровство достигли своего апогея, так же, как и коррупция.
Лоббистским органом московской плутократии была «Боярская Дума», призванная отстаивать интересы кучки земельных олигархов. Попытки Ивана Грозного при помощи репрессивной «Опричнины» запугать этих разнузданных богатеев только обрушили народное хозяйство, не ограничив по существу власть этого тёмного плутократического олигархата. Боярство и дворянство взрастало столь быстро количественно, что им было бы мало земли и нескольких Россий. Всей этой стремительно возраставшей численно, стремительно размножавшейся своре наследственных тунеядцев требовались блага, земля, деньги, слуги. Служивым чиновникам и военным тоже нужно было выделять мзду – это была другая категория тунеядцев – помещики. Их владения были поменьше, но за то они были даже более бессовестны и более хищны. Если к этому добавить всеобщую неэффективности денежных трат, то уже тогда положение можно было назвать катастрофическим.
Между тем это дробление привело к тому, что внизу эксплуататорской пирамиды уже масса помещиков и дворян обходилась всего несколькими крепостными, и они практически становились нищими. Случались и вовсе комическиеситуации, когда дворянин оказывался вовсе без крепостных и вынужден был сам впрягаться в пахоту. Социальная деградация обнимала огромные массы бывших
