детей, а Теплякова жила с матерью и во всем ее слушалась.
– В театре были такие люди, с которыми она общалась чаще, чем с другими? – спросила Стерхова.
– А какое общение у артистов? Друг с другом на репетициях, с режиссером и на примерках с костюмером. Вот и все.
– С тетушкой моей у Тепляковой были добрые отношения?
– Руфь Адамовна умела себя поставить. У нее был особенный талант поддерживать отношения.
– Теплякова входила в число ее друзей?
– Это не про Тамилу. Между ней и Руфью Адамовной были хорошие отношения, но чтобы дружили – это нет.
– Ничего примечательного не припомните про Тамилу Васильевну?
– Примечательного… – Тетя Рая ненадолго задумалась. – Если только вот это: когда она волновалась или уставала, начинала задыхаться.
– Приступы астмы? – спросила Стерхова.
– Не совсем, говорили, что все от нервов. Накапают ей корвалолу, через пять минут все в порядке. Бывало и на сцене ее прихватывало. Пузырек с корвалолом всегда стоял на пульте помрежа.
– Панические атаки, – догадалась Анна и, достав фотографию мертвой девушки, показала ее тете Рае. – Знаете?
– Нет, – уверенно ответила та.
– Спасибо. – Стерхова спрятала снимок и спросила: – Не видели Марию Егоровну?
– Нашу костюмершу? Так она у себя.
До костюмерной Анна прошла по служебным лестницам. Кочеткову нашла среди костюмных рядов в хранилище.
Заметив ее, Мария Егоровна выбралась на свободу.
– Что-то ты зачастила к нам, девонька. По причинам личного характера или как?
– Считайте, по работе. Мне нужно все разузнать о Тепляковой и ее гибели. Только вы не сильно об этом распространяйтесь, – предупредила Стерхова. – Не нужно, чтобы об этом знали все, кто ни попадя.
– Мне-то что, – Кочеткова равнодушно пожала плечами. – Сама все распространишь. Театр – дело звонкое.
– Остались здесь люди, которые лично знали Теплякову?
– С Альбиной Комогоровой ты уже говорила…
– Мне кажется, что у нее предвзятое мнение о Тепляковой, – сказала Стерхова.
– Она ненавидела Тамилу за талант. Ее не особо слушай.
– Комогорова была свидетелем гибели Тепляковой. Наверняка что-то видела.
– Что она могла разглядеть в том дыму, трещотка пустопорожняя?
– Мне все же надо бы ее расспросить. Кто еще из ныне работающих знал Теплякову?
– Таких осталось немного. Кто-то умер, кто-то ушел на пенсию. – Мария Егоровна приложила палец к носу. – Приходи-ка ты лучше завтра на премьеру.
– Во сколько?
– Часикам к семи. Тогда застанешь и Комогорову, и Лаврентьева.
– Кажется, я помню его… Николай Петрович?
– Недавно ему присвоили звание Народного. Да и пора бы. Заслужил.
– Вряд
