не действовали уговоры и мольбы. Потому что он слушал рыдания, причитания и вопли, отворачивался и оставлял всё как есть, держал заслон столько, сколько требовали обстоятельства, позволяя умирать тем, кого нельзя было спасти…
Считалось, что он сделан из железа. На полном серьёзе утверждали, что по утрам он пьёт кровь младенцев. Его ненавидели те, чьи близкие сгинули за карантинными заслонами. И боготворили те, кого спасли его жестокость и хладнокровие.
Главный карантинщик Дота…
Только вот звали его отнюдь не Хаким Тредер.
– Ты знаешь, что твоим именем в Зандре детей пугают?
– Это называется славой, – равнодушно отозвался Белый. И закончил: – Я знаю точно, что мой сын в Безнадёге. И завтра я его заберу.
«Я всегда боялся этого аттракциона. Его ауры. Даже его названия.
Не опасался – боялся.
Приходил снова и снова, работал на Шерифа и говорил с его падлами, делился с ними табаком, просвечивал медицинским сканером и брал у них пшики с синей розой. Мы давно знаем друг друга, но в Безнадёге это ничего не стоит, и если бы не Арсений, который надеялся, что я отыщу ему дорогу через Рагульские Утёсы, падальщики убили бы меня давным-давно. Просто так. Потому что никто из них не способен одолеть меня один на один, и оттого появилась ненависть.
От слабости. От трусости. Чтобы разобрать на запчасти и продать другим комби.
Просто чтобы убить.
В Майдабрежье особые падальщики – злоба и жестокость возведены у них в культ. Здесь не прижились даже гладиаторские бои, любимое развлечение работорговцев Зандра, поскольку падлы предпочитали просто и без затей забивать беззащитных пленников до смерти. Под одобрительные вопли сородичей. Хохоча и гордясь собой. И им не надоедало, они готовы были повторять это развлечение снова и снова, без передышки…
Но пугала меня не запредельная дикость зарагулян.
Нет.
В глубине души я боялся, что когда-нибудь все аттракционы Зандра станут такими же паскудными и грязными, как Безнадёга. Ведь тупость заразна, в этом я неоднократно убеждался, наблюдая за превращением нормальных людей в угрюмых, уставших от всего работяг или служак, а жестокость завораживает. Жестокость дарит слабакам ощущение силы, упоительного могущества, пробуждает в слизняках мужественность. Жестокость бессмысленная, кровь ради крови, не имеющая ничего общего с холодной и расчётливой, нацеленной на спасение жизней жестокостью карантинных отрядов Дота.
Я видел, как Шериф приучал пацанов к крови, учил их вспарывать животы, сжигать заживо, бить до смерти… Мужчин, женщин, детей – не важно, кого и за что, главное, что на них указал он… Я видел, как блестели от возбуждения его маленькие тёмные глазки и с какой радостью целовал он забрызганных кровью мальчиков в губы… Своих зверят, которые будут дикими даже по меркам Зандра.
Я видел и боялся,
