выпейте горячего чаю, не хватало, чтобы вы простудились и скинули все на мои плечи.
Нехотя я поплелся в наш домик. Странное дело, я совсем не замерз, словно мороз в моей душе уравновесил холод снаружи. Сегодня я потерял своего единственного друга, и никогда не узнаю, что с ним на самом деле случилось. Как же я ошибался…
Дукат сунул мне в руки огромных размеров кружку с крепким чаем, обильно сдобренную черным ромом и специями, судя по запаху. В жидкости плавала, наверное, половина лимона, нарезанная дольками. Я с сомнением посмотрел на начальника, но он сказал строго:
– Давайте, МакАртур, давайте, пейте, пока грог горячий. Это не выпивка, а лекарство.
Крепкое пойло потекло по жилам и затуманило мозг. Захотелось забраться под теплое одеяло, но я благодарно кивнул Дукату и снова натянул макинтош. Дукат скривился:
– МакАртур, вы не хуже меня понимаете, что Маршаллу уже ничем не помочь. Температура воды около нуля, прошел целый день. Он не выжил бы, даже если б выбрался на берег.
– Простите, сэр, я все равно не усну, – ответил я
С зажженным фонарем в вытянутой руке я выскочил наружу, а Дукат, недовольно бурча под нос, удалился в спальню.
Порыв ветра качнул меня, а может, в гроге было слишком много рома. Подавив отрыжку, я двинулся по берегу, внимательно глядя с обрыва вниз и стараясь не поскользнуться на поросших мхом и присыпанных снегом камнях. Я метался по островку, прекрасно понимая, что потеряться тут просто негде. Надежда покидала меня постепенно, вместе с силами. Я все меньше мог сопротивляться порывам ветра, и меня все больше тянуло присесть на камень и отдохнуть.
Я решил еще раз спуститься к месту нашей высадки и посветить фонарем, подавая сигнал. Совершенно глупая затея, ведь у меня над головой в темноту над морем бил яркий луч маяка. С трудом удерживая равновесие на скользких камнях, я спустился к воде. Осмотрел на всякий случай всю нашу крошечную бухту. Пусто – только блестят мокрые камни и морщится недовольно вода, перемешивая гальку.
Мне стало так неуютно и грустно, что колени ослабли, и я опустился на валун у самой кромки воды. У сапог плескалось море. Фонарь показался невыносимо тяжелым, и я поставил его за спину. Завернувшись в макинтош, я зябко втянул голову в плечи. Глядя на свой темный силуэт, колеблющийся на поверхности воды, я погрузился в грустные мысли.
Мне показалось, что один из камней в бухте, дальше, у самого выхода из нее, ушел под воду. Я напряг зрение, но ничего не менялось: море оставалось спокойным, скалы никуда не перемещались, как им и положено природой. Я с тоской поднял глаза на уходящий вдаль луч света, подпитываясь его чистой силой, а когда опустил взгляд, увидел округлый камень, торчащий над водой там, где его совершенно точно не было: ровно посередине бухты. У меня на глазах он ушел под воду.
Со смешанным чувством страха и надежды я вскочил на ноги и схватил фонарь, но свет его был слишком слаб. Как я ни вглядывался, рассмотреть
