разгорелся? Прямо как многоактный спектакль с экзотическими декорациями в виде мусорных терриконов и стаи живых ворон.
Балерина пожала худенькими плечиками. Под лёгкой футболкой сложенными крылышками проступили плоские косточки лопаток.
– Доска?! Да ещё и чёрная, с кладбища, что ли?
– Да ну тебя! Скажешь тоже – с какого кладбища? Говорю же: дома старые ломают, весь хлам с чердаков сюда везут. Я накануне прилипшие к моему штакетнику бумажные листы насобирал, ветром со свалки нанесло. Зимой печку будет чем растапливать. Хотел у вас на правах соседа ещё чего взять на растопку да кой-какой обувкой разжиться, а наткнулся на старинную икону, их раньше чёрными досками называли. Советский писатель Владимир Солоухин целую книгу посвятил этому. Специально ездил по деревням, выпрашивал древние церковные раритеты, чтобы уберечь от советского беспредела русское культурное наследие. Не все соглашались расстаться с семейными реликвиями, подозревая в нём обманщика, антиквара-перекупщика. А некоторые члены, боясь потерять партийный билет, просто выбрасывали бесценные иконописные творения на чердак, где они покрывались чёрным слоем забвения. Как и моя находка.
Василий наклоняется и достаёт из-под топчана мусорный раритет, который даже с натяжкой иконой-то не назовёшь.
Помощница ставит на стол сковородку, изнемогающую от ароматного блаженства.
– И ты называешь это бесценным раритетом? – балерина брезгливо кивает в сторону грязно-чёрной доски. – Поешь лучше и не марай руки об этот бесполезный кусок деревяшки. Я вся заинтригованная была, когда Цыпа ни с того ни с сего послал за тобой. Потому что перед этим они с торгашом из супермаркета о чём-то долго шептались. Неужели и правда из-за этого дерьма, на котором не разберёшь, то ли Иисус, то ли Никола Чудотворец. Вместо лица подгоревшее дно сковородки, ни глаз, ни губ, ни носа не разобрать. Вы что, мужики, с ума все свихнулись? Думаете, кто-то позарится на это утильсырьё? Жаба душит, шелест купюр мерещится?
Тамара присела на топчан, с усилием, небрежно оттолкнув к стене икону.
– Тяжёлая, зараза! Разбухла, видать, на свалке…
– Да нет, вряд ли разбухла. Она плёнками была укутана.
– А давай ею помойное ведро накроем, прёт из него, спасу нет.
– Делай что хочешь.
Тамара водружает чёрную доску на цветное от ржавчины мусорное ведро. Сполоснув руки, садится рядом с хозяином.
– Как всё надоело! Так хочется вырваться из заколдованного круга, чтобы начать нормальную бабскую жизнь! Так хочется родить ребёнка, нюхать его ссанки, мыть и целовать нежную упругую попку, стирать пелёнки и слышать его первые «агушки», ощущать на груди причмокивающее прикосновение тёплых детских губ.
Пронзительное признание балерины-бомжихи произвело на Василия эффект разорвавшейся пусть небольшой, но оглушительной бомбы. Его ещё не совсем убитый организм потихоньку испарял остатки похмелья, мозг обретал привычную для кандидата технических
