должен был быть в другом месте: лежать в номере перед телевизором с приятно хмельной головой, а не трястись на стуле в чужой квартире закрытого района.
И Рен не должен был возвращаться в его жизнь. Свалился как снег на голову, весь такой приветливый, незрелый, с детскими обидами и повадками, будто и не было этих двадцати лет. Будто они снова встретились, чтобы поиграть. Только игры теперь опаснее, а на кону – свобода и жизнь. Слишком высокие ставки.
– У них всегда всё продумано, всё под контролем, – тихо сказал Рен. – Всегда всё строго и по расписанию. Иногда бывает очень обидно: они только требуют, но не объясняют. Прикрываются госбезопасностью, талдычат про долг и честь. А потом велят убить ребёнка. Но ребёнок не может быть угрозой, Серёж, это грязные политические игры. Они думают, я ничего не понимаю, а я давно всё понял. И не знаю, когда поступаю правильно. Я вообще хоть раз поступал правильно?
Рен смотрел с мольбой – боялся осуждения, или ждал его. Сергей не винил – оружие нельзя винить за выстрел. Но в нём зарождалось отчаяние и бессильная злость за то, что он оказался в этой ситуации. За то, что так глупо позволил себе увязнуть. За то, что думал, будто сможет помочь, но оказался самой слабой фигурой на доске. Он сам себя подставил и сейчас, наверно, смотрел с той же мольбой, надеясь на спасение.
– И ты решил сбежать?
– Я не сбегал! Это всё ты виноват! Как ты вообще оказался в том баре?
Сергей опешил. Но Рен не дал ему обдумать эту мысль:
– Уже неважно, мы в бегах, и я не вернусь! Я… Что я Роману Арсеньевичу скажу? Меня кошмар как накажут!
– Накажут? Ты что несёшь, Рен! Меня вообще… Скажи честно, если я уйду, меня будут преследовать?
– Не знаю.
– А что тебе сказали по телефону?
Рен смотрел виновато, его губы дрожали. Он ничуть не повзрослел, им управляли эмоции и капризы. Он поддался порыву и не хотел, либо же не мог, нести ответственность за принятое решение. Наверное, потому, что раньше всегда решали за него.
– Рен, пожалуйста, я ведь поверил тебе.
– Они сказали: если я сдамся, тебя отпустят.
– Так может… – Сергей осёкся, сглотнул ком. – Может, сдашься? У тебя ведь ничего нет. Как ты будешь жить? Где? Ты… ты несамостоятельный, Рен. У тебя и документов, наверно, нет. Чем ты будешь заниматься – убивать за деньги? Но от этого ты и бежишь, разве нет? Рен, пожалуйста. Ради меня.
Сергей просил для себя и не был готов дать что-то взамен. Он и вины за собой не чувствовал, ведь оказался в этой ситуации по чужой прихоти. Рен его втянул в это, Рен и должен нести ответственность, должен защитить своего единственного друга – сам ведь сказал, что никого у него больше нет. А в том, что ему снова придётся убивать для правительства, вины Сергея нет.
Рен внезапно вскинулся, как испуганный зверёк, огляделся. Один фасад дома выходил на площадь – там пространство
