словами: «Салам алейкум, Исмаил-ака! Как здоровье?» А тот грозно сопит:
– Нет его у меня – здоровья. Однако силенок много, чтобы вас скрутить в египетские мумии, прохиндеи.
– Нет-нет, ака, мы сейчас с законом не шутим, – оправдываются те и медленно спускаются в свои могилы, чтобы участковый не вздумал с ними провести соответствующие беседы. Да, строгим был этот милиционер, что и сказать! – до сих пор в почете.
Хотя есть и странные мертвецы. Вот на северном участке собрались нудисты. Лежат голышом под Луной – загорают, хотят бронзовый оттенок кожи получить. Хотя у некоторых кожа как пергамент… А у самых ворот обитают шофера, то есть они при жизни ими были, – так вот, эти мужики на своих гробах по кладбищу катаются, не хотят навыков вождения терять. Я только успеваю регулировать эти дорожное движение. Приходится порой запрещающие знаки ставить, чтобы не превратили это тихое место в авторалли. Правда, к утру не всегда успеваю их убрать, и те, кто пришел днем навестить могилы умерших родственников, недоуменно спрашивают, мол, зачем эти знаки тут стоят? Приходится оправдываться, всякую чушь говорить… неприятно врать, но и правду не скажешь.
А сколько всяких ворчунов и брюзги – ужас. Сижу я в своем кабинете, а за дверью стоят… жалобщики. В дежурную ночь мертвецов двадцать принимаю. У всех одно и тоже: цветы завяли на могилах, памятники не вымыты или покосились, дорожка затоптана, много сигаретных окурков. В последнее время шприцы с марихуаной валяются или использованные презервативы. «Когда чистота будет у нас! Мы требуем экологического порядка!» – кричат визитеры и костлявыми руками стучат по моему столу. А я разве виноват? Не я же наркотой балуюсь или сексом на могильных плитах занимаюсь. Кладбище не маленькое, не всегда успеваю днем обойти. И спать мне когда, если даже ночью беспокоят?
Головной болью были бомжи. Они-то и при жизни не желали обзаводиться квартирой, все бродяжничали и вели антисанитарно-паразитической образ существования, так и после смерти продолжают идти по привычной дороге. Вылезут из могил и начинают шататься по всем участкам, более того, грозят улизнуть в город, вернуться к своим свалкам и канализационным шахтам. Пришлось мне на их ноги чугунные гири повесить, и теперь далеко не разбредаются. Хотя все равно неперевоспитываются.
Некоторые прохожие, которые, блин, проходят в полуночный час мимо кладбища, утром заявляют мне, что слышали музыку. «Как вам не стыдно включать магнитофон в таком святом месте?» – негодуют они. А что я могу сделать – ведь играет живо… пардон, мертвый оркестр, а магнитофона у меня отродясь не было. Тут пара вилончелистов и гитаристов, три скрипача, пять барабанщиков, одна арфеистка и семь трамбонов объединились в одну джаз-банду и лабанят на своих инструментах до восхода солнца, и никак их не урезонить. Да к тому же… мне нравится, ведь сижу я порой
