и Карфагена главным образом благодаря тому, что в нём были более интенсивны, чем в этих двух народах, чувства сохранения агрегатов, известные под именем любви к Родине»[17]. Но с этих завоеваний началось и вырождение. Состав правящего слоя менялся. «Вначале новым элементом являются римляне, латиняне, италики, элита обновляется, не изменяя своего этнического состава. Но в конце в ней оказываются главным образом выходцы с востока, характер элиты полностью меняется… В Риме к концу Республики в правящем слое преобладали остатки класса I и был заметен дефицит остатков класса II… С установлением Империи начинается движение в противоположном направлении». В период от Второй Пунической войны до конца Республики «вся или почти вся элита состоит из коренных элементов. Однако к концу Республики совершаются крупные и быстрые изменения в составе и граждан, и элиты… Родилась та, что однажды будет названа плутократией»[18].
Однако в Эпоху Империи «движение в противоположном направлении» было кратковременным. Уже Ювенал сетовал на наплыв в Рим чужеземцев. Греки и выходцы с востока в большом количестве несли с собой «остатки класса I. Латинская и италийская кровь вымывалась»[19]. Государственный строй эпохи Республики определяло «стремление римлян сохранить свободу и независимость, которое поддерживалось посредством политического формализма, позволившего избегать опасности анархии. Именно так и было до конца Республики. Тогда исчезла склонность к политическому формализму (прежде всего потому, что римляне замещались людьми иных национальностей), стремление к свободе и независимости также ослабло, и они приняли деспотизм Империи как наименьшее зло»[20].
Данте, как мы помним, возносил до небес империю Августа как самый совершенной строй, а эта империя, как и всякая другая, была лишь «наименьшим злом», ступенью на пути к вырождению. И вовсе не она была выражением «римского начала».
Данте пел дифирамбы монархии не от хорошей жизни, его удручала политическая раздробленность Италии его времени, а его подлинные политические предпочтения были совсем иными.
Да, он засунул в пасти Люцифера вместе с Иудой Брута и Кассия, приравняв тем самым Цезаря к Христу, но наибольшее восхищение у него вызывал до конца сражавшийся против Цезаря Марк Катон, который, «дабы возжечь в мире любовь к свободе и показать, как много она значит, предпочел уйти свободным из жизни, чем оставаться в ней без свободы»[21].
Не захотел Катон жить при «совершенной монархии», значит, не такая уж она была «совершенная». И Данте вознес его на такую высоту, что поставил его у врат Чистилища на ту же роль, какую Пётр выполняет у врат Рая. А поэта Лукана, автора антицезарианской поэмы «Фарсалия», Данте поместил в Лимб, вместе с другим Брутом, консулом первого года Республики, установленной после изгнания из Рима этрусских царей.
Сколько гимнов пропето режиму единоличной власти в
Указ. соч. – С. 1048.
Указ. соч. – С. 1080, 1082.
Указ. соч. – С. 1133.
Указ. соч. – С. 841.
