А куст орешника повинуется заложенной программе жизни, и растёт там, где пробился его росток из семечка. Умирает столь же просто, как и жил. Но жил!..
Корова живёт уже гораздо более полной жизнью. Возможно, она не вполне осознаёт себя, но точно осознаёт среду, в какой существует со своими желаниями и потребностями. Умирает в свой час, и замещается в жизни другой такой же животиной.
С человеком же дело иное, ибо он уже личность. А личность уже не просто особь, личность единственна и неповторима, и не может быть полноценно замещена никакою другою личностью. Посему в мире окружающем смерть всякой индивидуальности суть утрата невозместимая. И чем ярче расцвела человеческая индивидуальность, чем полнее, богаче духовная жизнь человека, тем полнее и его смерть. Именно потому, что человек как личность, а не как особь, живёт духовно и в духовном находит смысл своего существования на тонком плане Бытия. В духовном…
Без принятия такого вывода невозможно объяснить, как ограниченное пространством и временем сознание человека способно воспринимать бессмертного Бога, если такое сознание не сопричастно бессмертию и природе Бога-творца.
И если учитывать, что во Вселенной периодически происходит обновление форм её Бытия, обоснованным представляется фундаментальный вывод о том, что за смертью человека всегда остаётся перспектива его обновления, иначе – воскресения.
А обновление после ухода души из мира реальности не есть ли бессмертие?..
Круг замкнулся, и мы снова приходим к идее воскресения. Что же в «сухом остатке»?
Несмотря на тщету мечтаний и экспериментов, стремление к бессмертию человек не оставляет долгие века, и даже «материализовал» его в имени человеческом Атанасиос – «бессмертный». Это имя должно укреплять жизненные силы, и увеличивать жизненный век человека вплоть до его неизбежного путешествия в компании безмолвного перевозчика душ старого Харона. Такое объяснение придумали для себя древние греки.
Русичи по крещению Руси в X-м веке в числе прочих византийских имён охотно приняли благоверное имя Атанасиос, и с удовольствием нарекали им своих отпрысков мужеска пола. Однако на Руси имя сие звучало несколько иначе – Афанасий.
Такая метаморфоза произошла по причине того, что в греческом алфавите сосуществовали рядом две интересные буквы, две сестры-гречанки «фи» и «фита». У греков их существование имело смысл: каждая из них означала свой особый звук, и греки их одну с другой никогда не путали. Такие слова, как Филиппос, фарос (парус), писались у них через «фи»; зато такие, как Феодорос или математикэ (во втором слоге), – через «фиту», и звучало имя как Теодорос.
Славянам для изображения их собственного и единого в этом роде звука «ф» это было совершенно не нужно, но составителям славянской азбуки показалось очень важным предельно точно передать написание греческих имен или отдельных слов. Учитывали просветители еще и религиозные соображения.
