style="font-size:15px;"> …Шаги. Шорох. Далекий лай собак. Множество ног ступают по камням вокруг Анэ.
Она слышит тихие голоса, слышит бормотанье, но ничего не может разобрать. Пытается пошевелить руками, и один из пальцев – она не может понять, какой именно, – начинает дрожать. Анэ вздыхает с облегчением и медленно открывает глаза.
Чтобы сразу затрястись и подняться над землей.
Чьи-то руки ухватили ее за конечности и тащат вниз. Солнце стало еще ярче, еще безжалостней, и Анэ вновь зажмуривается.
Может, это отец позвал на помощь? Она тут же отметает эту мысль, понимая, что отец никогда бы на помощь не позвал – тем более после того, как она нарушила ритуал.
Анэ пытается оглядеться, поймать хоть кусочек окружающего мира – но ее тело обмякает в руках незнакомцев. Она испускает тихий стон и невольно закрывает глаза.
2000 год, 21 апреля, 12:00
Тепло. Тихий шум где-то за стеной.
Анэ смотрит на потолок, всем умом и телом прикованная к мягкой кровати. Деревянные плиты с редкими разводами грязных цветов. Запах свежей оленины, такое нежное покрывало, что можно в нем раствориться. Слишком удобная кровать – и Анэ раздражается, ворочается на ней, пытаясь понять, чем заслужила такую мягкость. Каждый миг, проведенный здесь, в тепле, ощущается как душевная пытка. Каждый миг напоминает о том, что над ней больше не крыша хижины или открытое небо, а что-то большое, светлое и совершенно чужое.
Время тянулось бесконечно. Анэ пришлось долго лежать в кровати, медленно впитывая происходящее, – этот мир был ей знаком, но одновременно казался странным и чужим.
Перед глазами то и дело восставали огни костров – плясали, горели и ослепляли. В ушах застыла песня отца – протяжная и оглушительно громкая. Он в исступлении бил в бубен и пел на незнакомом языке. И из черного дыма появлялись бледные стонущие души, и слышался тихий шепот духов, заключенных в морскую воду, небо и камень. Анэ держалась за эти образы, говоря самой себе, что они с отцом обязательно вернутся и она вновь будет стоять у костра, наблюдая за ритуалом, покачиваясь в такт тягучим песням ангакока.
Все это время она, кажется, не вставала. Или этого не помнит. Мгновения слились в одну плотную, мутную пелену из обрывков воспоминаний, которые она видела, и стен, что ее окружали. Анэ молча слушала женщину по имени Тупаарнак, которая подходила к ней, тяжело садилась на ковер и все рассказывала о мире, в который пришла Анэ. Говорила, какой сейчас год, как называются разные предметы в комнате. Говорила, что знает, откуда она, и что все обязательно будет хорошо. Анэ не понимала, откуда у Тупаарнак эти знания, но это было последнее, что могло теперь занимать ее мысли.
Под успокаивающий голос, мягкий, словно животный мех, Анэ незаметно проваливалась в сон. А когда просыпалась – молча слушала и пыталась соотнести ее слова с тем, что могла видеть лежа в кровати. Смотрела на свои тонкие руки и старалась найти в них хоть что-то новое, изменившееся за двести лет. Рассматривала одежду, которую Тупаарнак положила на кровать, – черную, непривычно чистую, жесткую на ощупь. Анэ
