обрели силу достаточную, чтобы вынести ее из машины и пройти через стеклянные двери офиса. Дежурная за стойкой регистрации – пожилая афроамериканка с заплетенными в косички волосами – поинтересовалась у Лизы, все ли с ней в порядке. По словам женщины, она наблюдала за Лизой, сидевшей в машине, и собиралась подойти спросить, не нужна ли помощь.
В нейтральном тоне ее голоса Лиза уловила больше скептицизма, чем участия. Была ли она – словно спрашивала дежурная, – под кайфом, под лекарствами?
– Простите, – сказала Лиза. – Я диабетик и, боюсь, проворонила прием лекарства, сахар в крови слишком упал.
Похоже, ее объяснение удовлетворило женщину, которая сообщила, что рядом на улице есть торговый автомат, где она может купить шоколадку, если надо. Лиза поблагодарила ее и закончила заполнять регистрационный бланк, который женщина пустила ей по стойке.
В своем номере Лиза включила телевизор и полистала каналы. Ничто не заинтересовало ее настолько, чтобы оторвать большой палец от кнопки на пульте. Несмотря на то, что удобный матрас двуспальной кровати был мягок, ей никак не удавалось устроиться. Она подумала, не позвонить ли родителям. С матерью она не разговаривала почти неделю – это считалось почти предельным сроком для того, чтобы кто-то из них (разумеется, Лиза) снял трубку и набрал номер. Близилась тридцать пятая годовщина свадьбы родителей – через несколько месяцев, в декабре, – и Лиза собиралась посоветоваться с мамой насчет гостей на торжество, в котором, как настаивала мама, не было необходимости. (Дженис ей в этом ничем не могла помочь. «Если мама говорит, что не хочет устраивать вечеринку, – сказала сестра, – значит я просто поверю ей на слово». Замечание вполне разумное, но намеренно не принимавшее в расчет все, что они знали о своей матери.) Однако перспектива разговора с мамой казалась непосильной, поскольку Лиза никак не могла рассказать ей, что происходит. Намекни она на какие-либо проблемы между ней и Гэри, мама провела бы оставшуюся часть разговора в попытках вытянуть из нее все подробности, что, разумеется, просто немыслимо, так что Лизе пришлось бы выдумать какую-нибудь байку, достаточно простую, чтобы вспомнить детали, – когда в следующий раз будет разговаривать с матерью, и в дальнейшем, и так далее, до бесконечности, и мысль о том, что сейчас ей придется делать то, что она так часто делала в подростковом возрасте, подавляла и угнетала ее. Нет, лучше переждать, пусть закончится эта неразбериха, и принять материнские упреки в легкомыслии.
Все это, конечно, при условии, если ее поиски увенчаются успехом. В случае неудачи она ни с кем говорить не станет. Недавнее общение с матерью, во время которого говорила преимущественно мама, рассказывавшая о круизе по Аляске, в который она и отец Лизы отправились в преддверии юбилея свадьбы, а также некоторые комментарии о предполагаемых гостях на вечеринке, которую Лиза устраивать не собиралась, – станет их последним. Когда она позвонила, трубку взял отец,
