произнес Иоафам. – Это не римская территория.
– Вот как? Мы можем спорить об этом за хороший вино. Времени нет. Вино есть? Хороший вино? Нет. Тогда спасибо хлеб.
Молодой человек из местных по имени Нахум подошел и стал ругаться на выходящих из лавочки римлян.
– Будьте вы прокляты! Бог Израиля, который для всего мира является богом, да поразит вас. Римские кости сгниют в нашей земле. Проклятые римские отбросы!
И он плюнул на землю, прямо под ноги сержанта.
– Ничего не понял, – вполне дружелюбно сказал нагруженный буханками хлеба римский солдат. – Но звучит угрожающе.
– Плевок красноречивее любых слов, – сказал его сослуживец.
– Оставьте его, не обращайте внимания, – посоветовал сержант, у которого за плечами было двадцать лет службы. – Таких много в Иерусалиме. Их называют зелотами. Чокнутые ублюдки.
И, вежливо кивнув Иоафаму, он повел своих людей к лошадям. Булочник угрюмо ухмыльнулся и спросил Нахума:
– Хочешь подраться? Без толку. Эти римляне повсюду. А царство Израиля – все равно что пыль на ветру.
Но ветер унес прочь пыль, поднятую римскими легионерами. Умолк звук лошадиных копыт, солдаты ускакали в сторону Иерусалима. Похоже, там в них великая нужда – Рим боится смуты в провинциях империи, ибо великий император готовится отойти в мир иной.
Август умирал. Он лежал на смертном одре, окруженный врачами, сенаторами, консулами, теми, кого считал своими друзьями, а также друзьями Тиберия, которому завещал властвовать в Риме. Тиберий, естественно, тоже присутствовал. Кроме прочих, был здесь и прокуратор Иудеи, оказавшийся в этот момент в отпуске. Наконец Август, слабо хрипя западающей гортанью, несколько по-актерски произнес свои последние слова:
Ei de ti
Echoi kalos, to paignio dote kroton
Kai pantes emas meta charas propempsate.
Сатурнин понял слова умирающего и кивнул, после чего покачал головой. Тиберий громко прошептал:
– Что он сказал?
– Это по-гречески.
– Я знаю. Но что это означает?
– «Комедия жизни закончена. Если нам понравилось, мы должны поаплодировать уходящему актеру».
– Он что, считает, что мы действительно должны аплодировать?
Тиберий был не самым сообразительным из людей.
– Он и на смертном одре шутит, – сказал он, не вполне уверенный в уместности сказанного.
И вообще, во время правления Тиберия всякий сомневался в уместности того, что он делал или говорил. Единственное, в чем можно было быть уверенным, так это в том, что Август действительно уходил. Император вздохнул и затих. Врач внимательно посмотрел на него и, протянув руку, прикрыл глаза того, кого при жизни называли божеством. Все повернулись к Тиберию, и все произнесли:
– Приветствуем тебя, император Тиберий!
Приветствие сопровождалось салютом, хотя души многих салютующих
