здоровенный Йернод. Он именно такой, как его описывали – в темной спальне, после отбоя, пугая на ночь друг друга леденящими кровь историями: голая кожа с разбросанными по ней подпалинами, кошачья усатая морда, хищные зубы, между которыми мечется тонкий язык. Яростью горят странные фиолетовые глаза, даже светятся, поскольку на поляну ложится тень от плотного облака. Ростом Йернод примерно Ивану по грудь, вздулись на лапах мускулы – сейчас последует смертельный рывок. А на другой стороне опушки, наверное, только-только свернув с поля в лес, замер крестьянский парень: соломенные, охапкой, волосы, ситцевая рубаха, перехваченная ремнем, заплатанные на коленях штаны. Парень беззвучно, как рыба, разевает щербатый рот, пытаясь выдавить крик, рвущийся изнутри, и мелко подрагивает, как бы намереваясь бежать. Однако с места не сходит. Все верно: Йерноду достаточно глянуть человеку в глаза, и тот обмирает от страха, шевельнуться не может.
Зато низкий, как от басовой струны, длинный звук начинает вибрировать в горле Марики. Натягиваются жилы на шее. Впрочем, она тут же справляется с судорогой и, не оборачиваясь, шелестит:
– Стой!.. Замри!.. Ни слова!.. Не двигайся!.. Не шевелись!..
Делает шаг вперед. Йернод, не сводя глаз с парня, издает предостерегающее шипение. Но Марика, на обращая на это внимания, делает второй шаг, третий, четвертый… Вот она уже стоит вплотную к Йерноду – протягивает руку, кладет ладонь на покатый лоб, чуть выше яростных глаз, почесывает его: «Все хорошо… Хорошо… Ну не сердись, не сердись…» – шипенье стихает, а Марика перемещает ладонь за треугольное ухо и почесывает уже там. Йернод урчит, словно кот, умиротворенно, расслабленно, жмурится от блаженства. В этот момент облако уплывает, обрушивается на поляну солнечный свет, и вся картина вспыхивает, как будто написанная яркими новорожденными красками. Иван зажмуривается, а когда снова открывает глаза, видит, что Марика похлопывает Йернода по шее и приговаривает:
– Все… все… ну – все… Давай уходи…
Йернод разочарованно фыркает, но поворачивается и исчезает между корявых стволов. Несмотря на массивное тело, движется он бесшумно. Гипноз заканчивается. Парень аж подпрыгивает на месте, а потом срывается и бежит в противоположную сторону, крик дикий, но неразборчивый наконец выплескивается у него из груди: ведь!.. ведь!.. чара!.. дьма!.. И только когда он отбегает достаточно далеко, распадается на осмысленные слова:
– Ведьма!.. Ведьма!.. Черная ведьма!..
Иван переводит дух.
– Зря ты так, он поднимет на ноги всю деревню.
– А иначе, ну ты же видел, Йернод бы его сожрал…
– Ну и сожрал бы, – бормочет Иван. – Подумаешь…
– Да ты что?
Иван приходит в себя:
– Ладно… Это я – так… Ну – извини… Брякнул… Ладно… Надо идти… – И вдруг напряженно поводит туда-сюда головой. – Ты слышишь?.. Слышишь?..
Отдаленные, но явственные и резкие звуки докатываются до леса. Будто кто-то колотит палкой по дну пустого ведра.
Марика вздрагивает:
