style="font-size:15px;"> Вторник, 17‑е августа 2021
Ох, Ашотик-джан, зря ты меня вызывал. Я тебе и по телефону говорила: все, что знала, Тимурчик – наш участковый – уже записал, что еще добавить? Страсть такая, передать не могу. Сколько я натерпелась, словами и не скажешь. Пока он сам приехал, потом еще доктора ждали. Я хотела ей хоть голову накрыть платочком там или полотенчиком, но Тимурчик велел ничего не трогать, пока доктор не приедет. Так я и сидела в уголку, смотрела, как лужа крови у нее из-под виска все больше и больше становится. Вот ведь… Вроде бы с детства привыкшая… Сама и кур, и гусей режу, и отцу всегда помогала, когда он свиней резал, а тут, прямо в глазах потемнело. Думала, что желудок не удержу.
Гадина она, конечно же редкостная была, но все равно человек…
Хорошо, давай еще раз. Да какая я тебе Назира Арменовна? Всю жизнь была просто тетя Зира, а теперь… Ну, да, ну да. Ты у нас сейчас при исполнении…
Хорошо, давай по порядку. Знаю, знаю, что в вашем ведомстве порядок очень любят. Да, работа у вас такая – за порядком следить. Лучше бы за тем, что в селе происходит, следили, пока до беды не доходит. Что я имею в виду? А то, что я вчера сама чуть Нанар на вилы не посадила. Что ты на меня смотришь как баран на новые ворота? У меня вчера Нанаровы коровы половину огорода вытоптали и все груши объели. Сколько я ей говорю, поправь забор между нашими дворами, а она только огрызается: «Тебе надо ‒ ты и правь. У тебя вон муж есть, это мужская работа». Вот коровы ночью через этот, смешно сказать, «забор» перепрыгнули и на трех деревьях хорошо если штук двадцать груш оставили ‒ и то, только потому, что из-за сарая они их достать не смогли. Не научились еще те коровы на крышу сарая забираться.
Ага, тебе смешно, а я уже и сахар купила варенье из них варить. Да не из коров, дурень, из груш. Ты ведь любишь мое грушевое варенье? Ведь, правда же, у меня самое лучшее в селе? Вот, а в этом году – шиш тебе, а не варенье. Нанар – она всегда не от мира сего была. Дурында ‒ одно слово, ‒ но коровник на ночь запирать надо, уж это-то помнить можно?! Скажи мне? Можно или нельзя? Да, да. Вот ты спроси ее. Ты ж у нас лицо официальное. Да? Не беспокойся. Я ее тоже спрашивала, а она все одно: «Не могу забыть про Саркисовну. Все из головы не идет. Не могу поверить, что она совсем умерла». Как будто можно на время умереть, а потом снова… назад вернуться. Говорю же – дурочка она на всю голову.
Нет, что правда – то правда. Она к Саркисовне, как собачка привязана была. Чуть что, бежит по первому зову. Одно слово – сирота. А ведь того не знает, что сирота она по вине все той же Овсаны – Царствие ей Небесное.
Что значит ‒ поподробнее? У Нанар жизнь, конечно, нелегкая была, да и теперь не легче. Она очень своего отца любила. Что значит «при чем тут это»? А при том ‒ все знают, что он добровольцем в Карабах пошел еще на ту, на первую войну. Ему уже тогда под шестьдесят было, и жена его, Нанара мать, очень болела. А они с Ираклием, ну, с мужем Саркисовны, все равно договорились идти.
Им назавтра в Иджеван на сборный пункт ехать, жена и Нанар плачут-ревут в голос, его собирают, а в доме у Татавикянов
