мужа без ответа, я произнесла короткую молитву за свою грешную душу и попросила у Мудреца прощения.
– Серьезно молишься? – удивился Пол.
Шорох шагов вызвал желание отскочить в сторону, что я и сделала: отшатнулась с опаской от рыжего хищника.
– Нет! – взвизгнула я и закрыла глаза. Выставила руку, чтобы остановить неизбежное. – Нельзя подходить! Сначала оденься, потом кричи!
Кажется, я привела супруга в полное замешательство. Минуту назад он готовился разорвать мое бренное тело на части за спасение своей жизни, а сейчас просто стоял, молчал и комкал в руках джеллябу из синего хлопка. Да с такой силой, что ткань совсем измялась от варварского обращения.
– Мы женаты, – заявил Пол как-то осторожно. – Супруги друг друга не стесняются.
– Обнаженное тело – грех! – запыхтела я.
МакГиннес наверняка закатил глаза. Он так громко фыркнул, что я вздрогнула и невольно посмотрела на него: за длинным одеянием скрылся крепкий торс, как раз там, где шрамы заканчивались и начиналась тонкая поросль рыжих волос.
Наклонившись за лежащими на земле перчатками и бурнусом, Пол пробормотал:
– Вам детей приносят джинны под дверь?
Я моргнула, затем наклонила голову к плечу.
– Любовью занимаетесь под простыней, чтобы ваш бог не рассердился. Неудивительно тогда, что у вас женщины ходят замотанные в мешки по самые глаза.
Обида обожгла нутро, и я притопнула ногой. Слова о любви же решила пропустить мимо ушей: нельзя рассуждать о подобных постыдных вещах среди бела дня, когда взгляды Мудреца обращены на головы его детей.
– Мы заботимся о скромности души и чистоте наших тел, – возразила я упрямо.
Глупый ишак! Что он вообще понимал в традициях Маракеша? Никабы и хиджабы служили двум целям: защищали от жары и скрывали достоинство женщины. Мы прятали красоту от посторонних глаз, чтобы никто не смел оскорбить нас ни словом, ни действием. Каждая девушка знала, что хранить тело до свадьбы – ее прямая обязанность. Кому нужна падшая женщина? Ни один мужчина не притронулся бы к той, которая не сохранила достоинство.
Неприятная мысль пробралась в привычные рассуждения. Я – плод греховной любви. Грязная от рождения, проклятая собственными родными. Моя мама не уберегла себя от посягательств постороннего человека. Мне ли рассуждать о вере, чести и возмущаться непониманием наших законов чужеземцем?
Закрыв рот, я молча опустила голову.
– Если ты настолько верующая, почему нарушила традиции страны и сбежала?
Резонный вопрос, а вот ответа у меня не нашлось. Пол громко усмехнулся, натянул перчатки со скрипом и перебросил бурнус через руку. Некоторое время он стоял, будто ждал слов возмущения, однако я продолжала изображать статую.
– Врать себе – худший грех человека. Однако люди снова и снова совершают его, – протянул МакГиннес куда-то в пустоту. – Проще сдохнуть, чем следовать
