что отец не пойдет дальше сказанного; отец, напротив, не испытывал смущения, – а приглашал Юку к совместному созерцанию.
Только Юка обросла созерцательностью, как калитка напротив приоткрылась, и показалась Маря.
– Пап, не стоит ей так поздно выходить туда, – взволнованно отметила Юка.
– Ну… попробуй скажи ей. Она каждый день пишет ей. Жанну просит проверить, – отец затянулся; пороша дунула им в лицо.
Юка, кажется, понимала желание и надежду сестры, хотя для нее самой слово «мама» казалось пустым, лишенным должного значения.
Маря подбежала к ним трусцой; ее щеки горели во тьме. Одета она была не по сезону: черный махровый халат отца и резиновые тапки, – их здесь надевали в любую погоду.
– Маря… – Юка замялась, задумавшись, от чего собирается ее отговаривать. Она посмотрела на отца: – Пап, может, скажешь?
– Маря, – начал было отец, но увидев, как ту колотит, неспешно продул сигару, попутно очертив взглядом небо, и аккуратно уложил ее в круглую хрустальную пепельницу, мягко качнулся вперед, поднимаясь.
Придержав дверь, отец взглядом дал понять, чтобы сестры не медлили. Когда Юка входила, их с отцом взгляды пересеклись; отец мотнул головой, немного скривившись.
– Не стоит, – прошептал он, качнув головой, задумчиво и плавно отведя взгляд в сторону.
Юка подошла к сестре, усевшейся за стол в своей комнате, та заполняла дневник под названием «Очерки несостоявшейся дочери». Она тихо стала позади нее. Выключив свет, Маря резко прикрыла дневник, застыв в темноте.
– Я просто хотела сказать… Тебе бы уже ложиться, – сказала Юка.
Маря отъехала на стуле назад и, резко встав, направилась к выходу; полы ее халата распахнулись от воздушного потока, придавая ей образ темной повелительницы.
Юка закрыла дверь и задвинула шторы, – пришло время стать собой. Забравшись на широкий подоконник, она откинула голову на раму, уставившись на луну, которая должна была расти, – недоставало лишь сигары в зубах.
Вскоре она лежала на кровати, чинно уложив руки на груди, прикрывая уставшие глаза. Проснулась она, когда весь дом был объят сном, – этого она и ждала. Включив шаровую советскую гирлянду, повешенную в углу над кроватью, она уселась по центру, «включаясь в процесс». Поднявшись, она достала с навесного книжного шкафа свечи, стоявшие в ряд; зажгла и расставила их в произвольном порядке по комнате. Юка считала, что созданная ею атмосфера делает ее таинство особенным.
В ее голове крутились воспоминания и идеи, связанные с Маей, но все это оставалось в ней, никак не проявляясь внешне. Каждый звонок от Маи был праздником наподобие Нового года; атмосферным возмущением посреди ясного дня.
Вскоре на улице зашипела и засвистела, забив в окна, метель. В комнате раздался сильный треск. Крыши домов вскоре укрыло розовым взбитым одеялом. Окна задребезжали. Метель, казалось, вот-вот взнесет дом в кружащемся, танцующем вихре.
Маре не спалось; встав
