виднелась лавка с висевшим пучком трав и незатейливой прямоугольной вывеской, на которой в три ряда была выведена карминовыми буквами надпись: «Травы семи королевств от любого недуга». А что? Чистая правда!
Доехав да неё, трио обогнуло здание и въехало на задний дворик. Пока Ли отвязывала ящик, Крига скользнула в приоткрытую дверь. Сначала раздалось шипение, переросшее вскоре в утробное рычание, потом грохот, глухие стуки и звон бьющегося стекла. Какофония резко стихла после грозно-ворчливого окрика:
– Это что ещё такое?! Вот я вас, людоедов, сейчас приголублю! Паскуды шерстяные… Что ж я тебе мелким-то не притопила, а? Пожалела тваринку… – вздыхал женский голос под тихое звяканье сметаемых осколков.
Ли уже знала, что увидит, войдя в лавку: сценка почти точь-в-точь повторялась с каждым её приездом. Стараясь сдержать неуместное веселье, она шагнула в сумеречный зев.
– Лииша? Насилу признала… Почто вырядилась, дочка?
– Утро доброе, мать, – Ли улыбнулась седовласой, с ещё сохранившимися тут и там чернильными прядями женщине почтенного возраста.
Назвать её старухой язык не поворачивался: подвижная, сильная, с прямой осанкой, молодая позавидует, и яркими карими глазами, мудрыми, проникающими в душу и удивительно ясными. Афрая была потомственной травницей и о травах знала всё. Много раз они пересекались в лесу, часто занимались сбором вместе. Травница оказалась много знающей, проницательной, а ещё очень душевной. Афрая относилась к ней с поистине материнской заботой и вниманием, как бы абсурдно это ни звучало. Однажды Ли передала ей и её семье свой дом на отшибе главной дороги, из которого долгое время торговала зельями, вместе со всем хозяйством, а позже пригласила в открывшуюся в городе лавку.
Да, ничего не менялось: сидевшая у прилавка с невинной мордой Крига; застывший на стойке с оскорблённым видом огненно-рыжий кот, не забывавший при этом гнуть спину и топорщить хвост; пёстрый пол, устланный скинутыми горшочками, склянками, флакончиками и остатками того, чему не повезло уцелеть; и Афрая с метлой.
Ли поставила на прилавок ящик, проскользила рукой по зажатым ушам, по пылающей даже в тусклом пламени свечей дуге, пропустила через кольцо пальцев роскошное знамя воина из кошачьего племени. Тот вмиг сменил гнев на милость и, боднув широким лбом погладившую женщину, величественно разлёгся на освободившемся постаменте, позыркивая янтарными глазищами на внимательно за ним следившую гиену.
За прилавком Ли нашла совок и стала помогать Афрае собирать разлетевшиеся осколки:
– Будем надеяться, день окажется более благосклонным…
– Окажется-окажется, – ворчала травница. – Настучу по наглой морде, и сразу благость снизойдёт, – она погрозила коту метлой.
Рыжий лишь сощурил глаза, отчего выражение его морды стало особенно презрительным.
– Не в срок приехала… Мужское нацепила… Стряслось что?
– Нет,
