поглазеть, послушать и посплетничать всласть. Юрий тоже глазел и слушал, упиваясь родной речью, – Московия все так же манила его, будя фантазию и любопытство. Ему хотелось знать об этой стране все, а еще больше понять ее народ; оттого и полюбились ему эти одинокие прогулки по городу, ибо где же еще лучше всего это сделать, как не на улицах, в шинках или на базарах? Особенно нравилось ему бродить по Китай-Городу, который смело можно было назвать деловым центром Москвы. Здесь располагался Земский приказ, Печатный двор, Посольский двор, Мытный двор, Гостиный двор, торговые ряды и Таможня. К сожалению, были еще и тюрьмы, и застенок у Кремлевской стены, и Лобное место, которое Юрий старался обходить стороной. А еще была Красная площадь – сердце Москвы – как Юрий ее называл, хотя… может сердцем ее остается все же Кремль? Посоветоваться было не с кем, и Юрий объединил их для себя в одно целое. Как бы то ни было, но Китай-город действительно являлся средоточием государственной жизни Московии, а потому жизнь здесь била ключом. Вот и сегодня, вопреки церковному запрету торговать по воскресным дням, все лавки не только были открыты, но торговля шла еще оживленнее: купцы, стоя в дверях, громко зазывали покупателей и, не стесняясь, перекидывались охальными шуточками с посадскими женками, вышедшими погулять и развлечься. Похоже, нравы среди посадских куда вольготнее, чем в боярских семействах, подумал Юрий, с улыбкой наблюдая за происходящим, – вон и девицы разгуливают свободно, причем явно из состоятельных. Слава Богу, хоть эти не заперты по теремам, словно рабыни…
Он шел не торопясь, с интересом поглядывал по сторонам, одновременно чутко прислушиваясь к звучащей вокруг речи, и радовался, наслаждаясь каждым звуком, каждым словечком. Господи, как дивно все сошлось! Еще полгода назад он мог слышать родную речь лишь у себя в Рудкове да в домах немногих друзей – из тех, что еще не совсем ополячились, а тут… истинное раздолье для слуха! Из распахнутой двери трактира, обдавая теплыми клубами пара и вкусным запахом щей, вывалилось целое кодло галдящих подвыпивших мужиков – один из них, низкорослый и корявый, одним словом, плюгавец, всех задирал, сквернословил, а потом вдруг затянул плаксивым голосом: «ох, и шелудяк ты, Степка… ох, шелудяк…». Юрий улыбнулся и решил, что надо будет запомнить и поделиться забавным словечком с графом, тот будет в восторге.
Хотя его конь последнее время и застоялся в посольской конюшне, он предпочитал вот такие пешие прогулки. То-то татусь порадуется, когда услышит, каким московитом он стал. Ах, отец… как жаль, что тебя нет рядом! Интересно, что бы ты сказал о нынешней Москве? Многое ли изменилось? Надо думать, многое, после того ведьмака-сыроядца…
Юрий задумался, пытаясь представить себе ту прежнюю, страшную Москву времен царя Иоанна, о которой иногда, нехотя, рассказывала ему матушка. Она предпочитала вспоминать Москву другую, красочную, веселую, Москву ее детства, и самое удивительное, что это не было вымыслом,
