о событиях и людях самых разных, вплоть до рвани околотной, было его страстью, уже стократ окупившей себя. Выходец из посадской среды, дед которого еще торговал лошадьми, Щелкалов вряд ли сумел бы добиться таких высот, не владей он столькими тайнами людских судеб. Как не бывает малого греха, ибо он лишь ступенька к большему, так не бывает и не заслуживающих внимания секретов. Ведь и от самого малого секретика непременно потянется ниточка к чему-то большему, стоит лишь потянуть.
– А-а, значит все же чего-то разнюхал?
– А то нет? Я всегда накапывал немало, точно курица в навозе. А уж ты сам гляди, где золотое зернышко, а где помет. Хотя, у тебя и г…но в дело пойдет!
– Хватит языком-то трепать, переходи к делу! Чего послушником вырядился, лицедей? Скоро в облачении по улицам разгуливать пойдешь – курам на смех.
– Коли в том надобность подоспеет, то и пойду. Ты вот лучше послушай… – Хасан хитро усмехнулся и подошел ближе. – Поверишь ли, боярин, посол-то Варкаш почище нас с тобой лицедействует. Кто пана его разлюбезного из драки вытащил? Я один – своими руками! Пупок чуток не развязал, покуда его безпамятного на закорках волок. А допреж того пьяного медведя уложить пришлось… это уж после, когда выбрались, доброхоты разные набежали, среди них и сыны Вельяминовы – недоросли боярские – только и делов, что до трактира донести помогли да за лекарем послали. Спас-то я – твой человек. И то всем ведомо. Еще и человечка на посольское подворье отрядил. Так кого в первую очередь благодарить следовало – нешто не тебя, канцлера московского?
– И то, – согласился Щелкалов и, поразмыслив, добавил: – так ведь от посла была эпистолия благодарственная, все чин по чину.
– Эпистолия! – Хасан презрительно скривился. – А вот Петру Афанасьевичу, мало что несуразен, так посол самолично челом бил, благодарил, подарки диковинные всему семейству поднес. Даже его малохольной дщери. А уж ей-то за что? Вот и смекай, к чему бы все это?
– Может, не разобрался, что к чему? Все ж иноземец… – разглядывая свои руки, вопросил дьяк. – Ты для него – кто? Слуга, голь перекатная, да еще татарин. А там, какие ни есть, все же дети боярские – фрязи это ценят.
– Не так мыслишь! – Хасан решительно тряхнул головой. – Нутром чую – другое тут.
Щелкалов задумался. Нащупав на поясе четки, взял в руки, стал медленно перебирать, прикрыв глаз. Потом кивнул, словно отвечая на заданный себе вопрос, и, подняв голову, одобрительно глянул на Хасана. Молодец, Петруха! Я тако же мыслю – нужно им что-то от Петра Афанасьевича, а может, и не только от него. Говоришь, Катька тоже получила подарок?
– Получила, и слыхать, богатый.
– А-га! – Щелкалов долго молчал, углубившись в размышления, потом, придя к какому-то выводу, хлопнул себя по колену и довольно подмигнул Хасану: – Выигрывает, Петруха, тот, кто упрежден! А мы с тобой упреждены самим графом Варкашом, хоть он о том и не догадывается. Ему бы поаккуратней суетиться, а то квохчет над своим красавчиком паном, аки несушка
