мать Жанна, лошадь моя накормлена?
– Да, святой отец. Я сразу же распорядилась ее накормить и дать воды. Ваш конь отдохнул и готов в путь.
– Вы так добры, благодарю вас. – И граф повернулся внутрь гостиной, где сидела Жюли: – Продолжим, дитя мое.
Когда дверь плотно закрылась, Жюли встала подальше от нее и, повернувшись спиной к двери и графу, сказала:
– Вы убедились, что побег невозможен…
– Напротив: настоятельница ничего не слышала, иначе бы меня давно выгнали отсюда и вновь разлучили с вами. Она не услышала ни слова из нашего разговора. Если я еще раз ее о чем-нибудь спрошу, то наверняка убью этой дверью… Она глупа, но не самоубийца. Решайтесь! Одно ваше слово.
– Боже мой! – Жюли попыталась улыбнуться, но из-за волнения улыбка как-то не получилась. Всё внутри ее сжалось в комок, и она решительно сказала: – Едем!
Луи Сен-Паль взял ее под руку и решительно толкнул дверь. Настоятельница, оконфузившись в своих упражнениях и не найдя ничего предосудительного в подобном визите, тем более что он подошел к концу, решила сделать вид, будто очень занята делами, и принялась раздавать поручения монахиням во дворе монастыря. Пастору привели коня, начали открывать ворота для его отъезда. Жюли рядом с Луи спокойно и медленно шагала к воротам, благочестиво скрестив кисти рук.
Он вошел в роль:
– Ваш отец беспокоится, ревниво ли вы отнеслись к спасению души своей и усердно ли молитесь по вечерам.
– Ему не о чем волноваться, святой отец: я смиренна и отдаюсь своей воле так, как это угодно Господу.
– Житие святой Магдалины могло бы укрепить вас в истинной вере, дитя мое.
– Я прочту его с подобающим рвением. Нет ни дня, чтобы я не упоминала отца в своих молитвах с благодарностью, ведь он так много сделал для меня…
Надо признаться, что с момента приезда в этот монастырь Жюли не произнесла ни одной молитвы, кроме «черт бы побрал и сам монастырь, и всех монашек», которую мысленно твердила, пока другие послушницы пели псалмы.
В продолжение этой беседы они неторопливо вышли из стен монастыря и приблизились к лошади графа, которую привязали у открытых ворот. Простодушная настоятельница, не услышав ничего подозрительного под дверью, попрощалась с пастором еще во дворе, не выйдя следом за Жюли и тем самым нарушив указание ее отца.
Закатное солнце переливалось всеми цветами радуги, оставляя золотые блики последнего часа дня на стенах монастыря, лицах и одежде благочестивых собеседников. Всё выглядело идиллией смирения заблудшей души. Глядя им вслед, преподобная мать Жанна улыбалась, искренне считая, что даже одна ночь в стенах священной обители может привести девушку на путь исправления. Что еще можно было ждать от души, так долго не искушаемой никакой иной страстью, кроме веры?
Жюли со слезами на глазах (были это слезы радости избавления или же горечи от необходимости
