баранины, начинал есть, отпивая из глиняной бутылки глоток вина. При этом его молодое лицо весело улыбалось.
Закусив, он укладывал съестное в котомку и перекрестясь шептал: "Докса си о Феос имон, докса си"! [Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!]
На пути ему попадались телеги, запряженные волами и нагруженные шерстью; погонщики почтительно кланялись монаху и некоторые спрашивали его по-русски:
– Куда, батюшка, Бог несет?
– В Руссию, – отвечал он с довольно ясным византийским акцептом, – за милостыней к русским христианам для разоренных церквей и монастырей востока.
– На, возьми и от нас, батюшка.
При этом многие протягивали ему медные монеты.
Молодой монах низко кланялся и шептал:
– Докса си о Феос имон, докса си!
На третий день в степи повеяло прохладой.
– Танаис! – прошептал монах.
Скоро он вышел на низкий, луговой берег Дона, который тихо катил свои воды в Азовское море. На берегу реки он расположился отдохнуть, потом выкупался и снова прилег.
В это время показалось судно, медленно плывшее вверх по Дону. Монах поспешно собрал свои пожитки и стал кричать:
– Православные, лодку! Две гривны за лодку!
Скоро его заметили, спустили лодку и доставили монаха на судно.
Монах благодарил, и вынув из кармана деньги, стал расплачиваться, но хозяин ни за что не хотел их брать.
На судне, кроме хозяина – зажиточного елецкого купца, были два приказчика, а на пути, уже у Донской луки, присоединился к ним татарский торговец из Сарая.
К обеду хозяин пригласил своих гостей. Он был человек запасливый, нашелся и квас и мед.
– Из каких краев, батюшка? – спрашивал хозяин монаха.
– Теперь из Таны или, как у вас называют, Азак, а в Тану прибыл с Афона.
– А с Афона! – одобрительно отозвался хозяин. – Это хорошо, что с Афона, а то вот вы, греки, воспитали нас в православии, а потом продали православие папе, да и нас хотели туда втянуть; ну, а Афон другое дело – там древнее благочестие непоколебимо держится.
– Так-то так, дорогой хозяин, только не вините тех пастырей, что соединились во Флоренции с латинством; времена тяжелые, спасти хотели древнее царство от варваров.
– Царство земное не стоит, чтобы, спасая его, терять царство небесное. – Купец при этом насупился. – Вон прислали нам Исидора христопродавца, а нашего святого человека, поистине святого, Иону, епископа нашей Рязани, выпроводили из Цареграда ни с чем; да Богу угодно было, чтобы тот посрамлен был, а этот, наш святитель, возвышен; наши владыки теперь его митрополитом поставили.
– И мудро сделали! Теперь время такое, что каждый сам свою голову береги. У вас вот ничего, – продолжал монах, – все к порядку клонится; только невежество большое; ни божьего, ни человеческого писания не знают. – Не знаю, как ваши пресвитеры, а в народе варварство.
– Истинная правда твоя, отец Стефан, так назвал себя монах. Священники многие читать не умеют. У нас еще ничего, наш владыка рязанский Иона много ратовал и просветил, истинно просветил край, да и то есть неграмотные, а что в других местах – Господи упаси! А корыстолюбцы? А бражники? Потом… – купец понизил голос и тихо прибавил: – говорят, в новгородской земле попов не признают, причастия не принимают; исповедываться, говорят, надо припадши на землю, а не к попу. Господи, спаси нас и помилуй.
Беседы на эту тему между монахом и хозяином много раз возобновлялись, но чаще всего около немало видевшего монаха собиралась группа слушателей его рассказов о других землях. О новых завоевателях турках тогда ходили самые разноречивые разговоры, одни их хвалили за честность и мужество, другие порицали за жестокость.
– Это народ не опасный, – говорил монах, – только некому им отпор дать; сколько папа ни хлопочет собрать против них рать, да все тщетно, потому что это отдельно никого не касается, кроме нашей империи. Венецианцы, генуэзцы и прочие торговые города не хотят жертвовать своим животом и имуществом за чуждый им народ. Если от кого можно ждать спасения империи, так только от угорского вождя Гупиада, сам же наш император ничего не может сделать. Владения турок богаты и обширны – все библейские места в их руках.
– А скажи, отче, доводилось тебе бывать подле рая земного, в земле Мессопотамской? – спросил один из слушателей.
– Какого рая? – с удивлением спросил монах.
– Да земного рая, в земле Мессопотамской, не слыхал разве? – с заметным неудовольствием сказал он.
– Право не слыхал, хоть и бывал и в Дамаске, и Бассре.
– А
