чтобы византийским вельможам дешевле было рядиться, – угрюмо произнес отец Арсений, сверкнув глазами.
Все посмотрели в его сторону.
– Полно, полно, отец Арсений, – снисходительно заметил архимандрит. – На мирном сем празднике смири мятежный дух твой.
– Отец Арсений все сердится; вот отец Стефан незлобивый; скажи, отчего запрещен вывоз шелку из Царьграда?
– Да отчего же не верить отцу Арсению, он правду говорит. У наших вельмож осталось одно удовольствие – одеваться. Да к тому же, это запрещение удаль развивает, потому что много есть охотников провозить запрещенный товар, – вот тут-то смелость и ловкость развивается.
– Отец Стефан все шутит, – весело заметил хозяин.
– Не подобает монаху шутить, – заметил отец Софроний.
– Нет! Отчего не подобает? Шучу оттого, что дух безмятежен.
Между тем хозяин обильно подливал разные напитки, особенно всех интересовала мальвазия, так как многие ее от роду не пивали. Гости пили ее, нахваливали, а вместе с тем веселели. В комнате поднимался невообразимый говор: говорили все и никто друг друга не слушал. Понемногу стали разбиваться на группы. В одном месте собрались архимандрит, отец Софроний, отец Арсений, сотник Корка, порядком подвыпивший, и елецкий благочинный. В этой группе раздавался резкий голос отца Арсения.
– Нет такой силы, которая укротила бы мою ненависть к христопродавцам вельможам византийским… Они от слез и крови христианской хотели разбогатеть, а Палеологи постыдный щит их! Кому много дано, с того много и взыщется! Проклятие! – с раздражением продолжал отец Арсений останавливая всякого, кто хотел что-нибудь сказать. – Ненависть и проклятие я иду проповедовать к византийским вельможам, они погубили великое царство! Нет такой милости, которая бы могла простить их!
– Постой, постой, отче, – начал отец Софроний, – вот нашу страну разрушили татары, а мы не виним никого, кроме себя, прегрешения наши были причиною тому.
– Не знаю я ваших дел, отец Софроний, но уже то у вас хорошо, что вельмож нет, которые стеной стали между народом и царем и держат народ в рабстве, а в котором царстве люди порабощены, в том царстве они не храбры и в бою против недруга не смелы: ибо раб срама не боится и чести себе не добывает. Нет, отец Софроний, не знаешь ты наших правителей; они не заслужили великого жребия быть пастырями разумного существа, а стали деспотами рабов и льстецов.
В другом месте собралась группа около татарина Кутлаева, который давно уже подвыпил и еле шевелил языком.
– А вот ты плохой магометанин, вино, как видно, любишь? – подсмеивался над ним отец Стефан.
– Я уже не магометанин, – еле лепетал тот.
– А вот, небось, гарем-то у тебя есть…
– Я ведь татарин, как же без гарема.
– О, да ты молодец. Из двух верований одно сделал.
– Отче, ты его не обижай, – вступился хозяин. – Он мой приятель.
– Нет, Ефимий Васильевич,
