термин «пропаганда», подразумевающий распространение каких-либо идей с целью влияния на массовое сознание, следует весьма осторожно использовать применительно к эпохе Средневековья. Разбирая этот сюжет на материале английской хронистики, А. Грэнсден приходит к выводу о том, что вплоть до конца XIV – начала XV в. официальная пропаганда, осуществляемая в исторических сочинениях, охватывала «лишь небольшой круг людей», поскольку только с распространением грамотности и с появлением печатного станка идеи хронистов стали доступны широким слоям населения.[62] До этого времени, несмотря на то что власть периодически предпринимала попытки распространять важные с ее точки зрения идеи среди подданных, они доходили лишь до весьма ограниченной аудитории.
Сочинения хронистов и историографов, даже если они писались по специальному правительственному заказу (стоит напомнить, что в Англии не существовало аналога официальным «Большим французским хроникам»), не могли являться для современников основным рупором пропаганды. Поэтому произведения историографического жанра следует воспринимать не столько в качестве инструмента пропаганды, которая в этом случае выглядит действительно малоэффективной из-за очень узкого круга ее реципиентов, а скорее как ее продукт. Как и другие подданные английской короны, хронисты, создавая свои произведения, пребывали в том же пространстве заданных представлений о войне и находились в той или иной степени под воздействием источников, создававших это представление: королевских прокламаций, церковных проповедей, разъяснявших прихожанам смысл и ход ведущихся боевых действий, программных изображений на монетах, печатях и т. п. Между тем анализ содержания исторических произведений позволяет понять, как преломлялись сложившиеся при дворе официальные взгляды при проекции на более широкую плоскость обыденной ментальности.
Исследуя причины, которыми Эдуард III руководствовался, начиная Столетнюю войну, большинство историков XX в. приходило к выводу о том, что конфликт был вызван конфискацией королем Франции континентальных английских владений. Действительно, в самом начале войны (в 1337 г.) король Эдуард не выдвигал никаких генеалогических претензий на французскую корону. В письме к папе в октябре 1337 г. Он приводил три других основания для войны против Филиппа Валуа. Во-первых, последний, будучи коронованным французской короной, не только попирал права Эдуарда III в Аквитании, испокон веков принадлежавшей его предкам – королям Англии, но и вторгся на территорию самого герцогства, «незаконно захватывая» города и земли.[63] По мнению одного из авторитетнейших хронистов XIV в. Ранульфа Хигдена, а также тех историографов, которые использовали его «Полихроникон» в качестве основного источника, для короля Эдуарда вообще не существовало других оснований для войны во Франции, кроме «незаконного захвата и удержания земель и городов в Гаскони и других заморских владениях» Англии французским королем.[64]
Foedera (2). Vol. II. Part II. P. 1004.
