морщинистая земля, старательно прикрытая сухими патлами. Утопая сапогами в рыхлом, Мигол карабкался вверх по склону. Угол подъема был приличным, в некоторых местах склон дыбился так круто, что Мигол оказывался почти на четвереньках – ладони шаркали по пыльному дерну. Голова отказывалась работать на этой жаре. Тягач остался внизу – угловатая тупорылая громадина, уляпанная камуфляжными кляксами… и Утц, раскорячившись, торчал поодаль, всё так же методично полируя травой ладони.
Дурацкая привычка, раздражаясь, подумал Мигол.
Поднимаясь выше, он замешкался – тут начинался этот цепкий, намертво хватающий брючины кустарник. Суставчатые плети смыкались, и колючие спиральные петли заходили одна за другую – как проволочные заграждения, пронизывая собой мелколиственный зеленый фарш. Мигол взмок, протискиваясь – колючки были столь остры, что вцеплялись даже в подошвы сапог. Как он ни осторожничал, но исколотые руки уже саднило. Те пухлые бутоны, что так его очаровали – рассыпались, едва он к ним прикасался… и тонкий лепестковый снегопад обморочно рушился вниз.
Кустарник был – наверняка – биологически модифицированный.
Мигол такого раньше не видел, но вот Хиппель однажды… Рвануло рукав, Мигол повозился, освобождаясь от двуострых крючковатых колючек…
Так вот, Хиппель в каком-то давнем разговоре показал, тыча пальцем в свое лицо, прямо в куцее срезанное веко и в россыпь беловатых шрамов, похожих на следы оспы, сплошь усыпавших левую щеку – "Кусты…".
– Кусты? – переспросил тогда Мигол, и Хиппель медленно и осторожно кивнул – наклонил голый продолговатый череп. На его гимнастерке – совершенно солдатской по покрою и сроку носки, были понадшиты неуставные шевроны из мелких разноцветных тряпочек. На правой стороне груди, как раз над карманом, где раньше уставом было отведено место под официальные награды.
Большинства нашивок Мигол не узнавал, но некоторые были ему знакомы.
– Это за что? За Монтегю? – спросил он, указав на один из лоскутов.
– Тоже был? – сразу насторожился Хиппель, даже перестав бриться.
Мигол покачал головой, дескать – нет, конечно… куда мне – в те времена только ползать начал.
– И правильно! – одобрил Хиппель. – Не хрен там было делать ни молодому, ни старому. Хрен состаришься в таких местах.
– А чего там было? – спросил его Мигол, помолчав.
Хиппель с чувством сплюнул в ржавый рукомойник.
– Да, та же срань, что и везде – только хуже… – Он продолжил бриться, охая и чертыхаясь. Бритва была из новоделов – игрушечных размеров станок из пластмассы, с криво вклеенным, скошенным на нелепый угол лезвием. Таким бриться – и так занятие не из самых простых… А уж Хиппелю, с его-то щеками…
– Монтегю… – ворчал Хиппель, без конца намыливаясь. – Вот же срань небесная…
Мигол, конечно, слышал об этом сражении… Одна из самых кровавых заварух… правда – очень давняя, тех еще времен, когда у Империи
