на большой дороге.
Возмужал, стал торговать с инородцами, в основном на севере енисейских землиц. Но только одно название, что «торговал». Обманывал, грабил, убивал. Оттого и боится теперь без особой надобности дальше застав Енисейска выезжать. А к непогоде ноет, болит заднее его место, раненое тунгусской стрелой.
А, может, и наговаривают. Завидуют. Да пусть Господь Бог ему будет судья…
– Конечно, наговаривают! – в сердцах причитает Зубов, дрожащими руками звеня стеклянным пузырём о хрустальные рюмки, с утра похмеляясь вишнёвой наливочкой, – я первый в округе менеце… немеце…
– Меценат, – помогает собутыльник его, – городской пристав Яшка Потапов.
– Вот, в точности, меценат я! Сто рублёв на церковку батюшке Иоанну жертвовал! Сто рублёв!
– Да уж!
– Нас не взять! Только вот зачем этот Вольф аж из самого Петербурга-то приехал?!
– Ежели из 3-го отделения, то по всей вероятности по делам о неблагонадежности, – Потапов не сводил взгляда с вишнёвой наливки в руках купца.
– А, может, про пожар кто сболтнул? – вслух размышлял Кузьма Кузьмич, – мыслимо ли дело, столько добра казённого сгорело! А вернее всего, что Васенька поклёп на меня начиркал.
– Но кроме вас-то никто в Томск не ездил.
– Нет, друг мой! – Кузьма Кузьмич сощурил хитро правый глаз, – тут хоть дело и казенное, да денежный интерес тоже присутствует. Ты уж мне поверь… давай-ка к столу. Обедать пора! Эй! Пора обедать!
Яшка Потапов кивает, морщится, облизывается, с жадностью глядя, как хозяин дома, не попадая в рюмки, обильно поливает пол спиртным пахучим напитком.
– Иннокентий! Подь-ка сюда, живо! – Кузьма Кузьмич уже уселся за большой обеденный стол. Царапал нервно пухлыми пальцами упитанное брюшко.
Сынишка его, трех лет отроду, добросовестно и старательно, вытягивал из-под лавки за пушистый хвост испуганного кота.
– Иннокентий! Вот ремень сейчас возьму!
Не обращая никакого внимания на грозные окрики отца, «кудахтанья» ладных девок, тучной мамки, и не менее упитанной тещи, всё также пуская слюну, прищуривая по-отцовски правый глаз, упорно тащил к себе бедное животное.
– Распустили! – Кузьма Кузьмич нехотя привстал, – только-то и не было меня три дня дома. Бабы – дуры!!!
Наконец, под оханье и аханье раскрасневшихся девкам, завалившимся от натуги на спины, удалось-таки выволочь из дальнего угла младшенького Зубова, а вместе с ним прицепом ком шерстяных дорожек, и вопящего, неимоверно раскогтившегося кота.
– Распустились, разнуздались, обнаглели! – гневно наговаривал хозяин, – вот будем хлебный корень копать, да якшу пустым кипятком запивать!
Однако ж на столе к полднику, теснясь дружными рядами, стояли аппетитные блюда: ушки с начинкой из четырёх видов мяса; жареная утка; гусь, тетерев под брусничным соусом; калачи, сбитень медовый, строганина из стерляди,
