style="font-size:15px;"> Не означают ли эти слова, что денежная награда должна была чему-то сопутствовать?
В мае 1821 года Александр по окончании очередного конгресса европейских государей, проведенного сначала в Троппау, затем в Лайбахе, возвращается на родину. Из Лайбаха (нынешняя Любляна) царь выехал 1 мая.
В Петербург после более чем годового отсутствия вернулся 24 мая.
С юга России, из Тульчина, где находилась штаб-квартира 2-й армии, Киселев заранее прибыл в указанную ему точку пересечения с маршрутом царя – в город Слоним.
Награжденные любым орденом первой степени удостаивались собственноручного царского вручения. Вторую степень сопровождал собственноручно подписанный рескрипт о награждении. Грамоты на третью и четвертую степени оформлялись в Капитуле орденов, на подпись к царю не поступали.
Киселеву в Слониме была вручена Анна I степени. (Запись о награждении внесена в списки Капитула орденов позднее, 3 июня 1821 года. Эту справку даю для особо дотошных читателей, которые иначе, докопавшись до «Придворного месяцеслова», обнаружат непонятное расхождение в датах.)
Во время встречи с царем Киселев, отвечая на прямой вопрос Волконского, упомянул о том, что 23 апреля обручился с Софьей Потоцкой.
Содержание разговора известно из письма П. М. Волконского А. А. Закревскому. Закревский сразу же написал Киселеву:
«Рад душевно, что приемом… ты доволен: желаю, чтобы со временем обещанное было исполнено. С 1-й Анной тебя поздравляю».
По окончании аудиенции Киселев вернулся в свой штаб в Тульчин. Видимо, тогда же царь отдал Волконскому распоряжение приуготовить указ о денежном награждении, а вручение награды приурочить к свадьбе.
Точная дата встречи в Слониме выясняется из того же письма П. М. Волконского в Петербург. С дороги он 17 мая писал Закревскому, что на «прошедшем ночлеге» государь вручил Киселеву Анну I степени.
Стало быть, 15 или 16 мая 1821 года. О чем напоминает эта дата? О безмолвном вестнике!
Посыльный доставил таинственное денежное приношение вечером 15 мая 1846 года. Чуть ли не день в день через двадцать пять лет после свидания Киселева с императором.
Это совпадение бросает тень на кого-то из тех, кто в путешествии из Лайбаха в Петербург сопровождал государя.
Однако подозревать П. М. Волконского в чем-либо неблаговидном нам представляется напрасной тратой времени и сил. Петр Михайлович, или, как его прозывали, Петрахан, был неоспоримо честен.
Честность бывает разная: истинная и безнравственная. У Волконского была прямо-таки маниакальная честность, весьма тягостная для его ближних. Он никогда ничего не просил для блага своих или жениных родственников. Но то была честность не гражданина, а трусливого бюрократа. Крайний эгоист, опасавшийся неосторожным поступком причинить вред своей служебной репутации, – вот что такое был Петрахан.
Он был
