красотой.
Сама правила княгиня в своих владениях. Правила строго да справедливо. Не чуралась наказаний и казней, но и удовольствия в них не находила.
Так текло время. И постепенно увядать стала княгиня, как увядает все живое. Мерцали звезды уже ярче глаз ее, луна была румяней лика ее, розы свежее и алее губ ее, а руки утратили нежность, что свойственна лепесткам.
Не осыпали княгиню более дарами, не превозносили в речах и песнях. И не печалилась бы столь сильно княгиня, если бы женихи не стали свататься к дочерям ее, ведь краса их только начинала цвести. И цвести столь чувственно, столь пленительно, что меркла былая слава матери пред славой дочерей.
Тогда поселилась горечь в сердце княгини. Гнев зародился в горле ее, а зависть обвила голову терновым венцом. И полнился сей яд, подпитываемый денно и нощно княгиней, что не ведала – кормит она опасного зверя, отдает ему все помыслы. Мучилась она во сне, мучилась она, бодрствуя. Слыша тень, что принялась ходить следом, растравливать голосами, требовать крови, стоило взглянуть княгине на дочерей своих.
Не подозревали те о душевных муках матери. Любили ее трепетно, слушались беспрекословно. Отказывали женихам, ведь не дано им благословение матушки, а без него не смеют они и глядеть на кого-либо.
Княгиня же тосковала все горше по былой молодости. Стала избегать зеркал, рядилась ярче, украшала себя богаче, тщетно пытаясь сокрыть изъяны. И однажды пришел срок – тень отделилась от княгини. Открыла глаза, обнажила клыки, пока крепко спала хозяйка на своем ложе.
С той ночи перестала княгиня быть прежней. Не пускала более никого в покои свои и трапезничала одна. Жестоким сделалось ее правление. Прокатывались казни ураганами, наказания сыпались градом на простой люд, секли плетьми, срубали головы. Лютовала княгиня, и горели глаза ее мрачным огнем.
Дивились дочери разительным переменам. Ластились к матушке в надежде унять ее нрав, и та словно отвечала им. Каждый вечер пела колыбельные, убаюкивая дочерей. Только отчего-то захворали вдруг юные девы. Покинул румянец их лики, губы лишились красок, а волосы потускнели. Просыпались они измученными и слабыми, и с каждой ночью становилось им хуже.
Княгиня же, напротив, начала расцветать, точно повернуло время вспять. Но краса ее жгла злым пламенем. Приметил это молодой воин. Почуяв неладное, вызвался охранять ночью покои юных дев.
И вот опустился мрак, взошла луна. Княгиня, как заведено, пришла петь колыбельную. На воина она даже не взглянула. Села у изголовья дочерей, и голос ее был столь сладок и звучен, что погрузился воин в глубокий сон, а очнулся лишь утром. Так повторилось и в следующую ночь.
Юные девы уже подняться не могли. Лежали безропотные да молились, покорные воле Богов. Плакали безутешно, не ведая, что за хворь их поразила. Сжалось сердце молодого воина, изнывало оно от сострадания. Несчастные кроткие невинные души.
Наступила третья ночь. Вновь явилась княгиня, вновь принялась петь колыбельную, вновь стало клонить воина в сон, но достал он кинжал и вонзил себе в
