я этого не знал. Во всяком случае, дом может быть и подозрителен, но только не в той части, где живёт д’Артаньян. Могу поручиться вашему величеству, что нет более преданного слуги вашего величества, более искреннего почитателя господина кардинала.
– Не тот ли это д’Артаньян, который ранил Жюссака в злополучной схватке у монастыря кармелиток? – спросил король, бросив взгляд на кардинала, который покраснел от досады.
– А на следующий день – Бернажу. Да, государь, это он. У вашего величества отличная память.
– Так что же мы решим? – спросил король.
– Это дело касается больше вашего величества, чем меня, – сказал кардинал. – Я настаиваю на виновности господина Атоса.
– А я её отрицаю, – сказал Тревиль, – но у его величества имеются судьи, и судьи решат это дело.
– Это верно, – сказал король, – отошлём дело к судьям. Их дело судить, они и рассудят.
– Но только жаль, – сказал Тревиль, – что в наши несчастные времена самая безупречная жизнь, самая неоспоримая добродетель не избавляют человека от бесчестия и преследования. И я ручаюсь, армия будет не очень-то довольна, что её подвергают таким притеснениям из-за полицейских дел.
Это было сказано весьма неосторожно. Но де Тревиль сказал это намеренно: он хотел взрыва, потому что при взрыве бывает огонь, а огонь освещает потёмки.
– Полицейское дело! – вскричал король, повторяя слова де Тревиля. – Полицейское дело! Что вы в этом понимаете? Занимайтесь своими мушкетёрами и не надоедайте мне. Послушать вас, так выходит, что если, по несчастию, арестуют одного мушкетёра, то вся Франция погибла. Сколько шуму из-за одного мушкетёра! Я велю арестовать их десять, чёрт возьми! Сто! Всю роту! И не хочу больше слышать об этом ни слова!
– Если мушкетёры подозрительны вашему величеству, – сказал Тревиль, – то они виноваты. И я готов, сударь, отдать вам мою шпагу, потому что, обвинив моих солдат, господин кардинал, несомненно, завершит дело тем, что обвинит меня самого. Так лучше я пойду в тюрьму вместе с Атосом, который уже взят, и с д’Артаньяном, которого, наверное, тоже скоро арестуют.
– Да уймётесь ли вы, гасконская голова? – прикрикнул король.
– Ваше величество, – продолжал Тревиль, не понижая голоса, – прикажите, чтобы мне вернули моего мушкетёра, или пусть его судят.
– Его будут судить, – сказал кардинал.
– Тем лучше! Тогда я прошу у его величества позволения самому защищать его.
Король побоялся вспышки.
– Если бы его высокопреосвященство, – сказал он, – не имел личных причин…
Кардинал видел, что хочет сказать король, и предупредил его:
– Прощу прощения, но если ваше величество видите во мне предубеждённого судью, то я отстраняюсь.
– Послушайте, Тревиль, – сказал король, – клянётесь ли вы мне памятью моего отца, что господин Атос был у вас, когда случилось происшествие, и, следовательно, не принимал в нём участия?
– Клянусь
