сейчас заметила, как далеко за окном по улице бредут люди, сутулые фигуры с затянутыми удавками капюшонов, и представила себе, как кто-то равнодушно скользнет взглядом по окнам, наткнется на озеро слабого света, а в озере этом стоит она, Маша, совсем-совсем без одежды, огромная, неподъемная даже для себя…
И мигом кинулась за просторными джинсами и очередным свитером, на сегодня голубым. Что там насоветовали, найти в себе хотя бы что-нибудь прекрасное или очаровательное? Глаза зеленые, глубокий травяной цвет, или трогательно курносый нос, или россыпь веснушек по щекам? Но Маша видела только белизну сала. Может, виной всему полутемное окно и смазанный силуэт. А может, и сама Маша, которая настолько устала от собственной жизни, что все чаще и чаще чувствовала себя скорее старушкой, чем старшеклассницей.
А может, просто упражнение дурацкое попалось.
Проверила сумку – старая шприц-ручка с двенадцатью единицами инсулина на случай, если в обед сахар вскарабкается под небеса, протеиновый батончик – единственная сладость, которую Маше можно было съесть, не опасаясь глюкометра, и сплющенная шоколадная конфета. Если сахар упадет ниже четырех, то Маше надо будет срочно его приподнять – ее бросит в холодный пот, бешено заколотится сердце, и она, едва переводя дыхание от радости, съест эту конфету. Обычную, нормальную, вкусную. Целую конфету, всю подчистую, и долго будет катать ее на языке, и наслаждаться молочной сладостью, и тянуть, и…
– Мария! – крикнула Оксана уже из прихожей.
– Иду.
Вдвоем они спустились к машине – папа еще спал, ему не надо было вставать до рассвета на работу и ехать по пробкам через весь город, он мог пролежать до двенадцати и только тогда пойти готовить обед. Маша завидовала ему, самую малость, но любила так сильно, что даже зависть эта была какая-то ласковая и спокойная, из разряда «я тоже так хочу, но не особо страдаю из-за этого». Оксана громко цокала каблуками, рылась в сумочке в поисках ключей, прогревала салон, а Маша стояла у расплывшейся кривой лужи и вспоминала свое отражение в окне.
– Не хмурься, морщины будут, – посоветовала Оксана и поправила пальцами идеально уложенную челку.
Маша скупо кивнула в ответ.
Всю ночь ей снился Сахарок, Саханечка. Лысый и в корках, в незаживающих болячках, с печально-усталым взглядом пожившего кота, он спрашивал у хозяйки только об одном: почему она умерла и не забрала его с собой? Маша не знала, что делают в таких случаях, – наверное, на время отдают в приют, а потом выпускают на улицу, кастрированного, если никто так и не забрал. Только вот кому Сахарок нужен? Даже крохотные котята-облачка сидели в приютах до тех пор, пока не становились вечно подозрительными и злющими котами с колтунами в шерсти и торчащими ребрами, а уж больной и старый кот…
Маша улыбнулась – слишком много сахара для одного диабетика. Она все еще примеряла диагноз на себя, словно платье на четыре размера меньше, оно рвалось и скрипело, растягивалось, но вернуть было нельзя и снять
