и записывала четким каллиграфическим почерком упражнения в Машин дневник.
Вынужденное одиночество Маше даже понравилось.
Или, быть может, она просто слишком хорошо убедила себя в этом.
Контрольная прошла спокойно, русский худо-бедно списался на перемене, хоть вечер у Анны Ильиничны и спутал ей все карты. Приближался обед – долгожданный и пугающий. Есть к двенадцати часам хотелось страшно, она могла иногда сгрызть пресную сушку за пару часов до еды или пила воду из каждого встречного фонтанчика, но ни поварихи, ни школьная администрация, ни поставщики продуктов – никто не вспоминал про диабетиков, а поэтому обед оставался лотереей.
Перед столовой она забежала в туалет, привычно сполоснула руки, пробила палец иголкой и сунула багровую каплю под тест-полоску – глюкометр сыто пискнул, чавкнул и выдал ей четыре с половиной. Маша заулыбалась. Четверка – это значит, что она сможет нормально поесть, не опасаясь молчаливых тяжелых Оксаниных взглядов перед ужином. Может, даже укусит корочку серого душистого хлеба или выпьет глоток компота с сахаром, такого сладкого, что язык прилипнет к зубам…
Хлопнула пластиковая дверь в соседней кабинке, и Маша принялась торопливо запихивать глюкометр в сумку. От салфетки крепко пахло спиртом, Маша прижимала ее пальцем, выскальзывая обратно, в облако теплого осеннего света. Мир казался ей таким радостным и распрекрасным, что хотелось зажмуриться, – забылось и утро, и вчерашний вечер, и безволие, остались лишь четверка на тусклом экранчике, солнце и предчувствие обеда. Школьный туалет был не лучшим местом для приступа счастья, тут пахло хлоркой и сыростью, капало из ржавого носика крана, а кафельная плитка темнела от наслаивающегося грибка, с которым боролись год от года, всегда проигрывая, но Маша не могла не улыбаться.
Она вихрем, сама удивляясь скорости и ловкости своего тела, сбежала по ступенькам и в высоких дверях столовой едва не столкнулась с кем-то – ученик этот, сутулый и рыжий, выходил с расстегаем в руке и, казалось, спокойно мог пройти по Машиным ногам. Она отшатнулась, сбилась с шага и пригляделась – это, кажется, Костя из параллельного класса, Маша запомнила шапку его космато-рыжих волос. В первый класс он пришел огненный, лохматый, и в памяти у Маши остались огромные пепельно-сиреневые шары букета у него в руках и эти вот волосы. Цветы давно рассыпались в прах, но прическа у Кости осталась прежней. Веснушчатый, с длинным носом и оттопыренной губой, он прошел мимо, свесив руки, и Маша сразу же забыла об этой встрече.
Она подбежала к столу, заглянула в первую попавшуюся тарелку… Суп, гороховый и густой. Манка на молоке, удар по ее только-только восстановившемуся сахару, хлебная запеченная котлета на белом тарелочном боку. А еще сахаристый чай – такой нестерпимо приторный, что из него леденцы можно было делать. В плетенке издевательски сиял белый хлеб.
И голодная Маша сразу перестала улыбаться и присела на дальний край общей
