Однако ни одно извинение не слетело с его губ; вместо этого он слегка поклонился, прежде чем выйти в прохладный вечерний воздух, где экипаж ждал, как беспокойный зверь, жаждущий освобождения.
«Пойдем сейчас же!» – внезапно рявкнул Ипполит Матвеевич своей приемной дочери Елене – девушке, находящейся между юношеской невинностью и расцветающей женственностью, которая застыла посреди хаоса.
Она беспрекословно подчинилась, но в последний раз оглянулась на Софию, словно ища разрешения или понимания у материнской фигуры, которая, как она чувствовала, ускользает.
«Вперед! Мы не должны заставлять их ждать!» Нетерпение Ипполита толкало их вперед, в то время как снаружи копыта настойчиво стучали по булыжникам – их карета зловеще грохотала под ногами, как грозовые тучи, грозящие дождем.
За закрытыми дверями в этих священных залах, пропитанных историей и памятью, отчаяние начало свое медленное шествие к победе над надеждой, поскольку София полностью сломалась, оставшись наедине со своими мыслями – каждое рыдание, сотрясающее ее тело, эхом отдавалось в пустых коридорах, пока позади нее не раздались робкие шаги.
«Мама!» – воскликнула Александра, врываясь в их общее убежище, где когда-то царил покой, а теперь его омрачают убитые горем тени, зловеще скрывающиеся под каждой поверхностью, украшенной красотой, но омраченной невиданным до сих пор беспорядком.
«О, мое дорогое дитя…» София задыхалась между приступами слез, когда Александра заключила свою мать в нежные объятия, предлагая тепло против подступающего холода – как внешнего, так и внутреннего, в то время как шепот наполнял пространство вокруг них, как хрупкое стекло, бьющееся под ногами: «Все будет хорошо». Но будет ли это? Могут ли простые банальности предотвратить реальность? Боль снова вспыхнула в груди Софии – буря, подпитываемая любовью, затерянной среди ожиданий общества, построенных на незыблемом фундаменте, опасно близком к тому, чтобы рухнуть под тяжестью их историй, безвозвратно переплетенных на протяжении поколений прошлого – и все это достигло кульминации здесь сегодня вечером, среди проблесков, быстро исчезающих во мраке, наряду с мечтами, разбитыми безвозвратно.… И так они и оставались переплетенными вместе – мать и дочь, – пока темнота опускалась за оконными стеклами, окрашенными в коричневый цвет сепии; жизнь продолжала свое неумолимое шествие вперед, в то время как мгновения утекали сквозь пальцы, отчаянно цепляясь за неизбежность.… Но, возможно, завтрашний день таил в себе обещание, все еще скрытое под слоями, сгустившимися со временем, ожидая нового открытия…
В тишине глубокой ночи, когда луна заливала мир своим серебристым сиянием, некая тяжесть нависла над старинным домом, приютившимся среди шепчущих сосен. Большая гостиная с ее изысканной мебелью и богатыми гобеленами была освещена мерцающим светом свечей, отбрасывавшим танцующие тени на стены. Именно здесь Лев Николаевич уютно устроился в плюшевом кресле, его поведение было
