закончены, младший с кошачьей грацией, присущей только аристократам, скинул с себя сюртук и взял в руки кнут. Моим надеждам не суждено было сбыться. Наказание будет исполнено в полной мере.
– Этот человек, – начал наследник, показывая в сторону провинившегося, – сегодня нарушил главный закон нашего поместья: почитать и исполнять волю хозяев. Он решил ослушаться приказа! А ведь мы ничего другого от вас и не требуем: только служить нам верой и правдой. Мы даем вам крышу над головой, вдоволь еды и работу, с которой справится каждый. Неужели мы слишком много просим взамен?
– Нет, хозяин, – послышалось то тут, то там.
– Хорошо, что вы это понимаете, – резюмировал он. – Яков будет наказан, чтобы вы не только на словах запомнили, что ждет всех нарушителей без исключения, но и на деле.
Герцог с усилием замахнулся и со свистом опустил плеть на спину мужчины. Наступившую тишину разорвал оглушительный крик. На загорелой коже выступили капельки крови, грозящие при повторении, перерасти в полноценные ручейки. Мелроуз замахнулся снова. Двор замер в ожидании продолжения. Второй удар не заставил себя долго ждать, как и крик жертвы.
Наследник явно наслаждался происходящим. Его взгляд горел, а на лице застыла торжествующая улыбка: любимое творение снова приносило свои плоды. Наказанный мужчина кричал, испытывая неимоверное количество боли, во всей красе вкушая последствия поступка.
И судя по крикам, сегодня для кары использовали непростой кнут. Орудие было личным изобретением младшего наследника.
По рассказам, во времена учебы в академии тот экспериментировал с разным оружием, зачаровывал его на причинение большего количества боли. Самый удачный приехал вместе с создателем домой. И теперь применялся на самых провинившихся. Благо, хотя бы среди женщин и детей таких не находилось.
Я зажмурила глаза, не в силах смотреть на развернувшуюся сцену, при звуке каждого удара вздрагивая всем телом. Буря, ненадолго успокоившаяся во время приготовлений, снова набирала силу.
“Ужасно, как же это все ужасно. Мне никогда не выбраться отсюда. Я всю жизнь буду здесь мучаться. Да и куда я пойду? Ничего не помню о старой жизни и ничего не знаю о нынешней. У остальных есть хотя бы воспоминания о свободе, у меня даже этого нет. Только понимание, что за пределами имения есть другая жизнь, и она мне недоступна.”
Тем временем удары раздавались как гром среди ясного неба. На пятом я не выдержала и, пробираясь сквозь толпу, сбежала обратно на кухню. А добравшись до своего укрытия, принялась за работу, стараясь унять набежавшие слезы.
Как только мне удалось совладать с собой, за стеной послышались шаги и едва различимые разговоры:
– Бедный Яков. Как ему спину-то располосовали.
– Теперь нескоро встанет. Работать-то как будет?
– Ох, как он теперь?
– С ожогами-то хотя бы на день отпустили. А тут…
– А нечего было … – раздался голос Ханны, – Заслужил.
Она
