отошел за инструментами, – ты уже отведала его?
– Отведала? – Малврае вскинула бровь. – Я не питаюсь дэвами.
– Не строй из себя дурочку! Ты воспользовалась его телом?
– Кхм. Нет… еще нет.
– Какая ты терпеливая! А я бы уже… Меня забавляют его смешные округлые уши! В них кроется какая-то слабость, беззащитность. Подумай только, Пастырь создал людей такими никчемными! Никакой гармонии линий, изящной остроты, завуалированной опасности. Но что-то есть в их неуклюжей несуразности… что-то новое и притягательное. Согласна?
Мэл снова пожала плечами. Она еще не поняла, испытывает ли к своему дэву что-то помимо раздражения и желания поглумиться. Он скрытен и осторожен, это вызывало подспудное беспокойство и, как следствие, раздражение. Возможно, стоит хорошенько разговорить его, возможно, для этого понадобится плеть.
– Малврае, – сестрица снова изобразила укоризненный тон матушки и ее улыбку – в меру добрую, в меру наставительную, – чувственность – один из важнейших аспектов Богини.
– Я уже давно раскрыла свою чувственность.
Нашла, чем ее задеть! Еще чего. Малврае возлегла с мужчиной в тот же день, когда приняла свое совершеннолетие два года тому назад. С тех пор она исправно отдавала дань «своей чувственности» во славу Богини. Вот уж в чём нельзя было укорить наследницу Дома Алеанурден – это в неисполнении своего долга.
– Ах, сестрица… – Иллиам почему-то посмотрела на Мэл с сочувствием. – То, что делаешь ты с мужчинами, это не чувственность. Ты так же далека от страсти, как я от холодности. Неподвижный камень не высекает искру. Богиня – это пламя ночи, Богиня – это горячая кожа и испарина на ней, Богиня – это трение тел, это стоны и вздохи, это поглощение и принятие, Богиня – это открытые врата любви! Мы, как ее верные дочери, должны отражать эту сущность. Вкушать подвластные нам тела, как самый сладостный пир. Открой в себе чувство, открой в себе страсть, и благодать ее снизойдет к тебе из самых тёмных уголков божественного плана! – Иллиам так разошлась в своей пародии на проповедь, что снова потянула руки вверх подобно тому, как жрицы на мессе тянут их к куполу собора.
– Прошу вас! – взмолился портной, падая на колени. – Немного покоя, дева, совсем немного покоя…
Вот бедняга, подумала Мэл, одарив дрожащего мастера снисходительным взглядом. Если он хоть кончиком иглы заденет кожу Иллиам, маленькая злодейка изведет его до кровавых слез. Или, наоборот, поощрит… Сестрица со скуки может быть такой непредсказуемой.
Например, сейчас она вдруг решила разыграть покорность.
– Как скажете, мастер! – сказала тонким голоском. – Как прикажете! Только не делайте мне больно!
– Д-да, дева… – прошептал портной, кажется, напуганный еще больше.
– Оставь его в покое. – Мэл поморщилась. – Не хочу, чтобы он умер раньше, чем сошьет одежду для моего раба.
– Почему
