дашь поторчать? – по дороге спросил.
– Тебе в школе торчать пора, – огрызнулся Энгусов.
– В школе одни дураки торчат! – нашёлся тинейджер.
– Поменьше умничай!
«Я снискал себе мировую безвестность и наигнуснейшую форму существования из всех возможных! – с горечью помыслил Энгусов. – Вот об том-то и должен быть новый роман. Такова тема, осталось измыслить фабулу. Даже при всём моём неимоверном духовном ресурсе я имею нарочито тщетное, плоскостопное существование».
Тинейджер вышел из комнаты, но тут же вернулся.
– Там к тебе пришли! – сказал он.
«Пришёл» сосед Сумкин. Быстро зыркнул по стенам, после деликатно потупился.
– Не спишь? – сказал новопришедший.
– Кто ж мне даст? – ответствовал Энгусов.
– А я по делу, – пояснил сосед.
– Денег нет, – предупредил Энгусов.
– Да мне для гуманитарных и семейственных обстоятельств, а не ради банального и промозглого пития.
– А хоть бы и для обстоятельств – денег всё равно не прибавится!..
– Мать у меня померла, – сказал Сумкин.
– Сочувствую, – буркнул Энгусов. – Это которая… в этих… в Кикиморах, что ли?
– В Кимрах. И ведь дрянь такая, засранка… я каждый год к ней ездить норовил… И, как ни приеду, всякий раз уговаривал: твое дело, мол, немолодое, неровён час, случится чего, что мне потом до конца дней моих, кататься в твои Кимры – за могилкой скорбной ухаживать? Давай-ка ты переезжай ко мне, покуда живая и шевелишься, а я в твоё полное распоряжение полкомнаты на Петроградской стороне предоставлю, да и под присмотром будешь. Она всё тянула, отнекивалась, а теперь вот откинулась, как я и предсказывал. А мне теперь ежегодно на могилку ездить? Так ведь по нонешним временам не сильно наездишься!
– Да, – сурово сказал Энгусов.
Не хотел он входить в соседское положение, но уж поневоле вошёл.
– Времена-то какие! – всё канючил сосед. – Подлей и не бывало!
– И что решил? – перебил его Энгусов. – Там хоронить станешь или мёртвое тело сюда повезёшь?
– Да вот полагаю… может, там попалить, а сюда урночку привезти, чтоб в чумудан умещивалась?
– Сюда мёртвую вези или там закапывай, – сказал Энгусов, – а палить не смей!
– Это ещё отчего? – уточнил сосед.
– Не слыхал разве, что у человеков покойного свойства во гробе волосы и ногти произрастать продолжают? А ежели так, то и ощущения их, возможно, пребывают в частичном сохранстве. И когда ты палишь мёртвое тело – всё равно как палишь живое, так вот я тебе и скажу! И когда труп вскрываешь – всё равно как режешь живого!..
– А патологоанатомы? – удивлённо спросил Сумкин.
– Главнейшие живодёры и есть! – сказал, как отрезал, Энгусов. – Второй раз убивают. Их сажать надо, пожизненно и превентивно. За глумления и интенсивные болевые чувства.
– Ну, не знаю… А мне бы только денег
