выглядеть похожим на циркового клоуна. Тут, надо сказать, на мое мышление накладывалась специфика моей прежней работы: быть одетым так, чтобы можно было в любой момент слиться с толпой. Правда, яркие, попугайные расцветки были у зажиточной части населения: дворян, купцов и богатых горожан. Судьи, писцы, городские чиновники, профессора из университетов носили тоги и плащи исключительно темно-синего и черного цветов. Ремесленники, подмастерья и прочий народ одевались исходя исключительно из своего заработка. Даже при простом анализе можно было понять, что одежда разделяет людей на группы, а уже потом, разобравшись в этом вопросе, понял, что это одна из граней деления населения на три основных сословия. Духовенство, дворянство и остальной народ. Разделяли людей, помимо одежды, различные украшения. Перья, пряжки, перстни, украшенное драгоценными камнями оружие. Все это богатство, выставленное напоказ, словно говорило окружающим людям, что их владелец богат и знатен, определяя для остальных его социальный статус.
«В будущем, – усмехнулся я про себя, – это место займут крутые тачки и любовницы из модельных агентств».
Мимо меня шли ремесленники в туниках и облегающих штанах-шоссах, спешили по своим делам хозяйки в белых чепцах и платьях-коттах, степенно шагали купцы в богатых одеждах и деловито шли, в длинных черных одеяниях, городские чиновники и профессора университета. Довольно много было в городе священников и монахов, одетых в коричневые или черные рясы. Один раз я наткнулся на патруль городской стражи. Четверо сержантов, в шлемах и кольчугах, громыхая сапогами и лязгая железом, куда-то целеустремленно протопали мимо меня по улице.
Подавляющее большинство людей, встречающихся мне по пути, шли пешком, но при этом нередко слышался на соседних улицах цокот лошадиных копыт и предупреждающие крики.
Глядя по сторонам, я не только приглядывался к людям, но и рассматривал вывески, висящие над входом в лавки. Кое-что из рисунков было интуитивно понятно, вроде иглы и нитки над лавкой портного, а что-то для меня осталось загадкой, как нарисованная, над входом в таверну, голова негра (оказалось, что это «Голова сарацина»). В основном я угадывал, каким товаром торгуют в лавке, но желтое (как потом оказалось, золотое) сердечко требовало объяснений, правда, стоило подойти ближе, как все стало на свои места – это был магазин женской одежды.
Проходя мимо мастерских и лавок, можно было видеть, как подмастерье кузнеца бьет молотом по наковальне, а ученик пекаря, орудуя деревянной лопатой на длинной ручке, вынимает из печи хлеб.
Стоило мне пройти мимо очередной лавки пекаря и ощутить запах свежевыпеченного хлеба, как я почувствовал, что зверски хочу есть. Если до этого голод, притупленный новизной впечатлений, молчал, то теперь он завопил во всю мощь. Завтрак в виде тарелки бобовой каши с ломтем хлеба давно уже превратился в призрачное воспоминание для моего желудка.
Неожиданно ударили колокола. Их многократный звон пронесся над городом.
