включил магнитофон и двинул на себя рычаг передач.
Странный пациент
Ворона вспорхнула с каменной плиты и поднялась над заснеженным кладбищем. Поток ветра пронёс её над железной дорогой и погнал к дымящимся трубам. Птицы боялись этого дыма, пернатые, случайно попавшие в эти густые облака, исчезали и ворона, движимая инстинктом самосохранения, избегала чёрно-серую реку, бурлящую по небу. Она устремилась поперёк течению ветра к центральной улице.
Потеплело. У дороги лежали грязные сугробы. С крыш капала вода. Сырость мелкими каплями цеплялась за птичье оперенье.
Ворона пронеслась над торговым комплексом, облетела голые деревья городского парка и села на отлив окна многоэтажного кирпичного здания. Выкатив грудь, она прошла по металлической поверхности, посмотрела вниз. У здания лежал хлебный сухарь, а рядом с ним дворник чистил дорожку от снега. Деревянная лопата скользнула рядом с сухарём – птица рванула к цели, но в следующую секунду сухарь подпрыгнул и скрылся под снегом. Ворона взмыла и приземлилась на водоотлив этажом выше. За окном, на тумбе, она увидела хлебную булку и перевела внимание на неё.
В помещение на кровати сидел мужчина. Он оглядывался: смотрел на пласты краски, отслаивающиеся от стен, вчитывался в выцветшие плакаты об оказании медицинской помощи, всматривался в кривой потолок. Мужчина выглядел умалишённым, и на вокзале или у церкви прохожие бы проходили мимо, ускоряя шаг. Но вороне нет дела до людей, её дело − хлебные крохи. Она ударила клювом по стеклу. Мужчина встал. Он подошёл к окну, наклонился и посмотрел на птицу. Ворона в ответ повертела головой: никогда человек не вызывал у неё такого страха. Словно перед ней стоял не человек, а чудовище, опасное для всего живого. Тревога заставила её улететь. Мужчина же распахнул ставни, отломил от засохшей булки кусок и раскрошил его на отлив.
Ветер усилился. Прозрачные занавески вздулись. Влага поднялась с ели у здания и опустилась на небритое лицо. Мужчина поморщился. Он пригладил короткую, редкую бороду. Увлажнённую руку вытер о штаны. Заметил, что одежда маленькая: рукава заканчивались на предплечьях, а штанины обрывались посередине голеней.
И помещение маленькое: шагов в шесть длиной и шириной. Две металлические, расшатанные кровати с тумбами располагались у окна. Линолеум потерял строгий орнамент, обзаведясь пузырями да потёртостями в виде кругов и полос возле входа и кроватей.
Дверь заскрежетала − вошёл врач. Белый халат с расстёгнутыми полами воспарил за приземистой фигурой.
‒ Ого, поправляетесь! ‒ сказал он, остановившись перед мужчиной. ‒ Зачем вы открыли окно? Замёрзните.
Мужчина молчал и не двигался. Он напоминал уличный фонарь, склонившийся над одиноким прохожим. Врач опешил от рослости и худобы пациента. Скрывая удивление, он закрыл ставни и вернулся к мужчине.
‒ Как себя чувствуете? ‒ спросил врач. ‒ Что молчите?
Тишина.
Врач пожал плечами.
