уезжать. Ну а если она все же захочет вернуться домой, то сможет сразу уехать, а заодно привезти бабушке какой-нибудь гостинец, чтобы порадовать старушку. Это Хайди понравилось. И она шла уже не противясь.
– А что же я привезу бабушке? – спросила она немного погодя.
– Что-нибудь хорошее, вкусненькое, например, мягкую белую булку, бабушке она понравится, она ведь даже черствого черного хлеба не всякий день вволю ест.
– Да, она всегда отдает его Петеру и говорит: «Он мне не по зубам». Сколько раз я это видела, – согласилась Хайди. – Пойдем же скорее, Дета, может, мы еще сегодня поспеем во Франкфурт, чтобы скорее привезти бабушке булку.
И Хайди припустилась бежать, да так, что тетка с узелком в руке едва за ней поспевала. Она обрадовалась, что девочка так бежит, к тому же показались первые домики Деревеньки, а там снова начнутся разговоры и пересуды, которые могут настроить Хайди на прежний лад. И потому они пронеслись по деревне не останавливаясь, и весь деревенский люд видел, как девочка мчится впереди и что есть сил тянет за собой тетку. Выходит, Дета так спешит только ради ребенка. И Дета на все крики и вопросы на бегу отвечала:
– Сами видите, я не могу задержаться, девчонка так спешит, а нам еще далеко идти.
– Ты ее с собой заберешь?
– Это она от Горного Дяди так улепетывает?
– Просто чудо, что она вообще еще жива!
– Да смотри, какая румяная!
Эти слова долетали со всех сторон, и Дета радовалась, что не надо останавливаться, отвечать на вопросы. А Хайди только стремилась вперед, ни слова не говоря.
С этого дня Горный Дядя, если ему случалось спуститься в Деревеньку, еще больше обычного супил брови. Он ни с кем не здоровался, идя по деревне с заплечными носилками для сыра, со здоровенной палкой в руке, сдвинув косматые брови. Вид у него был устрашающий, и женщины говорили маленьким детям:
– Смотри не попадайся на дороге Горному Дяде, а то он тебя пришибет!
Старик не водился ни с кем в Деревеньке, он просто проходил через нее и спускался в долину, где продавал свой сыр и пополнял запасы хлеба и вяленого мяса. В Деревеньке за его спиной люди сбивались в кучки и перемывали ему кости. Каждый знал о нем что-то свое. Говорили, что он теперь еще страшнее прежнего, ни на кого не глядит и не здоровается ни с кем. Все сходились в одном – просто счастье, что ребенка у него отобрали, вся деревня видела, как девчонка от него улепетывала, словно боялась, что старик за ней гонится, чтобы вернуть. Только слепая бабушка Петера неизменно защищала Горного Дядю, и, когда кто-нибудь из женщин захаживал к ней, чтобы отдать ей шерсть или забрать готовую пряжу, она всякий раз рассказывала, как заботливо, по-доброму обходился с внучкой Горный Дядя и что он сделал для них с Бригиттой, как бродил с инструментами вокруг дома, который без его попечения давно бы уже развалился. Таким образом, эти вести тоже доходили до Деревеньки, но большинство из тех, кто их слышал, говорили, что бабушка попросту выжила из ума. Она-де ничего уже не соображает, плохо слышит, а не видит и вовсе ничего.
