так и завораживающе отталкивающим. Исторический роман предоставляет писателю бездну вариантов маскарада, свободу переживаний себя и беленьким, и черненьким, и в момент подвига, и в час подлости. Огромное, огромное разнообразие возможностей быть собой без особых затрат. А, собственно, что есть не наиболее полная цель жизни, как быть собой?
За тем и живем.
История писателя раскрывается через текст ровно в той же мере, что история персонажа. История состоит из людей, и уже сейчас вы – ее часть. Эта книга похожа на бутылку с посланием, заброшенную в море. Может быть, кому-то оно окажется драгоценным.
Автор как персонаж: своя история ближе к телу
Что я могу сказать о себе, кроме собственно цифры возраста? Писательский возраст – всего лишь возможность свободно чувствовать себя в приеме, возможность подняться над приемом для решения поставленной задачи. В каждом человеке зреет зерно его собственной истории, и дело личного выбора, станет ли зерно развиваться, расти, плодоносить в текст. Мне никогда не хватало смелости жить как все нормальные люди. Именно поэтому нужно было очеловечить анимуса, придав ему смелость, которой нет у меня.
Писательство растет из ощущения смертности, как бобовый стебель, вознося автора на небеса, к туманным замкам сказочных великанов.
О чем же именно моя история?
О том, что никогда не нужно останавливаться – совсем, даже если в долгом пути хватает сил только на то, чтоб лежать в сторону цели. О том, что за все приходится платить – отношениями за книгу, книгой за отношения, здоровьем за творчество, творчеством за здоровье, поэзией за любовь и за нелюбовь – и о расстановке приоритетов. О том, что каждое достижение имеет свою цену, и если вы внезапно – внезапно, Ватсон! – обнаруживаете блестяще пишущего, но доселе не известного публике автора, с большой вероятностью за его спиной хищно скалятся 25 лет каторжного литературного труда. Талант без опыта и самодисциплины не имеет глубины и постоянства, нужных для результата, выраженного в книге. В моем случае это 29 лет – пилите, Шура, пилите, они золотые! – потраченные на то, что один мой коллега и друг назвал «подпольной жизнью в литературе».
Еще моя история про то, что текст есть жизнь. Не в смысле символа, а в том, что любой значимый не только для автора текст пишется через жизнь, вызревая глухо и тяжело, многолетне. Сначала накопление мастерства, набившая оскомину «проба пера», затем блуждание в мире иллюзий, образов, словесных фантомов – без цели, без понятия, всего лишь литературная игра, потому что кажется, что времени жизни всегда будет хватать на всё. Потом случайная встреча с персонажем – «так поражает молния, так поражает финский нож». Тут как в любви: вначале не всегда можно сказать, что действительно нашла свое. Но тема, но персонаж берут
